Несмотря на холодный ноябрь, число протестующих перед нашим домом продолжало расти, пока дорога не стала практически непроезжей. У нашего дома выставили двух полицейских, которые должны были пресекать вторжение протестующих на наш участок, а также не допускать контактов с нашей семьей и телевизионщиками. Полиции приходилось ежедневно менять желтую ленту и пробивать дорогу сквозь толпу, чтобы обеспечить свободный проезд.

Мама оформила в своем банке отпуск. Со мной она об этом не говорила, но я подслушала, как они с папой обсуждали, что инициатива исходила от банка. За продуктами мама ездила в соседние городки, которые находились минимум в тридцати минутах езды от нас. Вечерами она висела на телефоне, общаясь со своими родителями, проживавшими в Калифорнии (наши единственные живые бабушка и дедушка). Им было непонятно, для чего мы затеяли все это шоу. Мама сказала, что, когда все закончится, мы, возможно, съездим к бабушке и дедушке. Я обрадовалась:

– Ура! Надолго?

Она сказала:

– Я… Не знаю. Возможно, надолго.

Папа почти каждое утро отсиживал по две службы в приходе отца Уондерли. Судя по всему, он даже принимал непосредственное участие в обрядах как евхаристический служитель. Мне он заявлял, что это лучший способ начать день. Помню, он говорил, что «когда я хожу туда, меня переполняет чувство надежды; молитвы и поддержка прихожан придают сил – как солнце подпитывает прекрасный цветок подсолнуха». Мне хотелось сказать ему, что все происходящее вообще никак не связано с ним, но в конце концов я смалодушничала. Большую часть дня папа переругивался с протестующими и угрожал им. С каждым днем он производил все более устрашающее впечатление.

В то время как наше общественное положение продолжало ухудшаться, внутри дома установилось относительное спокойствие. Теперь, когда определилась точная дата проведения экзорцизма, симптомы странного поведения Марджори вдруг пошли на убыль. Она практически не общалась с нами и большую часть времени сидела в наушниках. Временами я находила ее разговаривающей с самой собой и смеющейся без причины. Впрочем, она по собственной воле покидала спальню и ужинала с нами на кухне.

Семь дней подряд в доме вообще не происходило ничего драматичного или заслуживающего показа в телешоу. Я это понимала по тому, как Барри всю неделю бродил из комнаты в комнату, словно ожидая натолкнуться на испражняющихся по углам демонов, обнаружить кровоточащие стены или какое-то другое развлечение в этом роде. Но удача оставила его. Он срывался на членов своей команды, в особенности на Кена, которому он как-то заявил: «Надо что-то придумать. Нам нужно снять хоть что-то».

Этим хоть что-то в конечном счете оказалась сцена просмотра телевизора после семейного ужина накануне дня экзорцизма. Мы все сидели в гостиной. Папа включил программу про специалиста по выживанию, которого сбросили в непролазную глушь на десять дней. Его диета состояла из смолы деревьев, букашек и грызунов. В том эпизоде этот парень был где-то далеко в таежном лесу. Я смотрела телевизор в полглаза. Я делала сальто по всей комнате и отрабатывала кувырки вперед на диване. Папу я просила оценивать мои сальто по системе палец вверх/палец вниз. Мама просила меня остановиться, но ее просьба прозвучала вяло, поэтому я продолжала свою разминку. Все равно мама была не с нами: она уткнулась носом в свой смартфон.

Спустившаяся к нам Марджори проговорила:

– Привет. Можно я с вами посмотрю телевизор?

Мы наперебой пролепетали наши «да», «конечно» и «проходи». Марджори плюхнулась на пол перед телевизором. Она улеглась на живот, положив голову на руки. Мы все смотрели за тем, как она смотрит телевизор. В комнате установилась странная атмосфера: мы нервничали по поводу того, что что-то может произойти, но тем не менее были рады, что Марджори с нами.

Неожиданно в холле показались Барри и Кен. С обеих сторон гостиной на нас было нацелено по камере. Барри заявил, что он хочет снять общую сцену со всеми нами, чтобы показать, как мы пытаемся продолжать жить обычной семейной жизнью. Именно так он и сформулировал свое пожелание: «обычной семейной жизнью». Он пошептался с Кеном, почитав заодно пометки в его блокноте, и начал нами руководить:

– Так, почему бы вам не поговорить о том, что вы сейчас смотрите?

Мы переглянулись, неуверенные, о чем именно стоит говорить. Мама сказала:

– Глупо все это.

У папы на лице промелькнула вспышка ярости. Он немедленно шикнул на нее.

– Да ладно. Что нам трудно что ли? Разве так сложно изобразить, что мы семья?

Мама была только рада ответить любезностью на любезность.

– Хорошо. Девочки, возьмемся за руки и пойдем хороводом вокруг папочки. Запевайте что-нибудь веселенькое.

Я быстро соскочила с подлокотника дивана. Соскок получился громким.

– Папа! Папа! Твоя оценка! Ты обещал, что будешь оценивать каждый мой прыжок.

Я надеялась, что своим гвалтом заглушила очередную надвигающуюся ссору.

Папа поднял палец кверху и пробурчал:

– Зачет. – Но мое сальто не вызвало в нем искреннего ликования.

Желая пресечь возобновление спора, я ткнула в телевизор:

– Может они наконец-то набредут на йети.

Марджори сказала:

– Это не шоу о йети, мартышка.

Мы были одновременно и рады, и в шоке, что Марджори так буднично заговорила с нами. Барри жестом приказал операторам снимать. Он надеялся, что кто-то из нас ответит, и беседа не затухнет.

Папа подхватил разговор:

– Да. Это… Шоу называется «Выживальщик»[52].

Я продолжила:

– Да я знаю. Но он слишком глубоко забрался в лес один-одинешенек, а ведь именно там обитают йети. Может быть этому парню удастся встретить одного из них.

– Гмм. Сомневаюсь, милая. – Папа заметно переигрывал. На его лице проступила такая фальшивая улыбка, что казалось будто она вызывает у него боль.

Я заметила:

– Думаю, он все-таки услышал йети, просто не понял, что это йети, ведь он в них не разбирается. – Фразу я сопроводила колесом на одной руке.

Папа вставил:

– Да во всем он разбирается.

– Нет, в йети он не специалист. – Я взглянула в сторону Барри и Кена, ожидая от них какого-то сигнала одобрения, знака, что мы делаем все, что надо, как надо.

Разговор прервался. Барри обронил:

– А что думает Сара? Этот парень эксперт в йети?

Мама встрепенулась:

– Что? Ой, простите. – Положив телефон на тумбочку, она скрестила руки на груди. – Никакой он не специалист по йети. Он самый обычный, как это называется, выживальщик.