– Не так уж и потихоньку, – сказал я. – То, что движет людьми, я о разуме, очень странная вещь…

Он отмахнулся.

– Да брось, разума нет вообще! Только инстинкт, он велит совершенствоваться, усложняться, захватывать новые пространства… Этому подчинено все живое, начиная от амеб и заканчивая нами, такими гордыми, якобы совершенно уникальными, но на самом деле у нас всего лишь инстинкт сложнее и изощреннее…

Я смотрел внимательно, стараясь не упустить мысль, затем уточнил:

– Но тогда это относится не только к живым, как ты говоришь, существам?

Он взглянул с непониманием.

– Почему?

– Вы все один вид, – напомнил я. – Как я понимаю, у людей, коров, жуков и даже амеб одна и та же нить ДНК?.. Все произошли от одной-единственной общей для всех клетки? Потому это встроено в каждое существо этой биологической жизни?

Он время от времени поглядывал на меня как-то странно, я спохватился, что уже несколько раз сказал «ваш вид» и «вы, люди», но ученые особый вид людей, хлопнул себя по лбу и сказал быстро:

– А это мысль!.. Сумбурная, правда, но если содрать с нее шелуху и упорядочить… Тогда инстинкт – это не инстинкт, а нечто большее, встраивающееся крохотным звеном в исполинскую картину… в невероятных размеров и сложности план!.. Нет, план, слишком клерикально, но все же нужно попытаться увидеть слона целиком, а не только его хвост или хобот…

– Симметрия, – напомнил я. – Люди такие же симметричные, как и мухи или червяки!..

– Звезды, – ответил он в тон и торжествующе улыбнулся. – Вселенная, кстати, вся симметрична.

Я запнулся, он сказал очень точно, а это значит, что появление биологической жизни не такая уж нелепая аберрация, люди складываются на тех же законах, что и звезды, галактики, вся Вселенная.

– Кстати, – сказал он вдруг. – У меня есть хорошее вино! И коньяки. Гости наприносили. Вон там на полке целых два ряда. Хочешь?

Я ответил равнодушно:

– Мне все равно. Что алкоголь, что газировка. Или вода из-под крана.

Он довольно улыбнулся.

– Прекрасно. Незачем переводить дорогой продукт. Пусть стоит там и впечатляет одним своим видом. Вроде бы и я, как все, простой, как репа. Но мы не простые, потому нам по фигу, что едим и что пьем.

Он начал рассказывать, что будет со Вселенной дальше, я в самом деле заслушался, о таком не задумывался, просто живу, расширяюсь, создаю новые звезды, галактики и туманности, те устремляются во все стороны, расту же, но Крякожабер сообщил, что таким образом Вселенная стремится к своей тепловой смерти, потому что пространство расширяется быстрее скорости света.

Потому уходящие за горизонт галактики исчезают из поля зрения земных телескопов. Через каких-нибудь жалкие сто миллиардов лет с Земли можно будет увидеть не больше десятка звездочек, а еще через такую же ничтожную по меркам Вселенной сотню миллиардов лет исчезнут за горизонт и они. Небо станет абсолютно чистым.

Сейчас, пояснял он мне, хотя мне такое вряд ли нужно объяснять, во Вселенной больше всего красных карликов, много и белых, но хотя белые могут существовать триллионы триллионов лет, они в конце концов станут черными, а это для меня уже новость…

К тому Времени новые звезды рождаться не будут, а те, что есть, постепенно превратятся в морозные звезды, охлажденные до температуры абсолютного нуля.

В конце Вселенной будут управлять только квантовые эффекты. Морозные звезды перейдут в железные звезды… или не перейдут, но в любом случае распадутся на протоны. Правда, их период полураспада настолько огромен, что еще ни один не распался, Вселенная слишком молода, но потом это случится… и Вселенная умрет окончательно.

Не останется ни единого атома, последние протоны распадутся на позитроны и пионы…

Я постарался вообразить это далекое, даже по моим меркам, и жуткое время, вздохнул.

Крякожабер сказал с сочувствием:

– Проняло?

– Еще как, – согласился я. – Окончательная смерть и уничтожение…

Он сказал с нервным смешком:

– Даже меня пробирает, когда такое представлю. Умом одно, а когда попытаться прочувствовать… Как только представлю, что даже атомов не останется, а вся Вселенная будет из электронов и позитронов…

– А черные дыры? – напомнил я.

– Продержатся дольше, – согласился он, – но, когда поглощать будет нечего, продолжат сами излучать фотоны и гравитоны, это их и погубит. Представляешь, из черной дыры будет пробиваться на свободу хотя бы один фотон в сто или миллион лет? Это значит, через невообразимую массу времени, черная дыра испарится полностью. Останутся только безмассовые частицы да горстка на всю Вселенную лептонов, которые не взаимодействуют ни с кем и не потеряют энергию.

Я покачал головой.

– Ты заглядываешь очень… очень далеко. Дальше, чем сама Вселенная.

Он посмотрел с любопытством, глаза заблестели весело и задорно.

– Это еще не все!.. Рассчитано, когда появится позитроний, атом нового типа из позитрона и электрона. Диаметры таких атомов будут иметь расстояния больше, чем та Вселенная, которую мы видим. Но и они распадутся… если, конечно, не станет возможной жизнь на основе атомов позитрония. У тех существ будут расстояния, равные нынешним квадраллионам галактик, потому на простейшую мысль, скажем «Я мыслю, значит, существую», уйдут несколько сотен триллионов лет, что им будет казаться одним мгновением…

Я потряс головой.

– Погоди-погоди! Ни людей, ни Вселенной давно уже не будет!.. Зачем заглядывать так далеко?.. Лучше думать, как выжить. Если не людям, то хотя бы Вселенной.

Он засмеялся весело, я невольно подумал, что это существа сумели в яростной борьбе за существование выработать в себе этот неоправданный оптимизм, что позволяет смотреть в лицо любой опасности.

– Желание бессмертия, – сказал он несколько покровительственно. – на самом деле тоже инстинкт! Противоречия с желанием быстро наразмножаться и умереть вовсе нет, как кажется. Просто на определенном уровне развития инстинкт вдруг говорит, стоп, мы уже наразмножались и достигли такого уровня знаний, что на освоение всей массы уходит почти вся жизнь, а когда творить и расширяться? Потому эту жизнь надо продлить…

– И как? – поинтересовался я.

Он сказал победно:

– Сделали рывок в медицине и уровне благосостояния – продолжительность жизни моментально выросла вдвое. Хорошо? Хорошо, но недостаточно, нужно жить дольше, намного больше. Тут же срабатывает новый триггер, и тот же инстинкт, требовавший наразмножаться и умереть, теперь требует увеличить жизнь неограниченно долго. Это не бессмертие, оно может оказаться неверным решением, но вот жить столько, сколько самому человеку нужно – самое последнее требование инстинкта.