– Нет. Сначала все было спокойно. Конечно, Кузьминичнаочень переживала из-за Льва, да и в доме она ночевать боялась. До сороковогодня я у нее, считай, жила. Дом-то огромный, а тут одна. Каждого шорохапугаешься. Она даже Мишку вспоминала, хоть бы вернулся, говорит, я бы его назадприняла. Пусть пьет на здоровье, все ж таки живая душа рядом. Потом привыкатьначала, успокоилась. А потом как-то враз переменилась. Есть, пить желания нет,ни на что глаза не смотрят. И молчит. Я уж и так, и сяк, а она молчит. Чтотакое с ней, думаю. Заболела, что ли? К доктору ее посылала, он ей таблеткивыписал, успокоительные. А этой осенью как-то вечером сижу я дома, и показалосьмне, что машина проехала. Я Сереже по хозяйству помогаю и за домом приглядываю,когда его нет, вот беспокойство меня и одолело: не говорил он, что приедет.Вечером-то по темноте я идти побоялась, а с утра пораньше побежала смотреть,все ли с домом в порядке. Гляжу, его машина во дворе стоит. Ну, думаю, значит,это я его вечером слышала. И решила Кузьминичну проведать, уж коли из домавышла. В деревне-то все рано встают. Подхожу к ее дому, а она, милая, лежит укрыльца. Холод, а Кузьминична в одной рубашке. Я ее подхватила, испугалась,страсть. Думаю, не померла ли, как Лева, в одночасье. Слава богу, она былаживая. Втащила я ее в дом, крикнула Сережу, он «Скорую» вызвал. Увезли ее вбольницу, три недели она там пролежала. А когда вернулась… в общем, рассказаламне…

– Что? – одними губами произнесла Женька.

– Брат ей привиделся, – понизив голос до шепота,сообщила Ольга Степановна. – Видела она его собственными глазами. Поначалуслышала, как он в доме ходит, то есть тогда-то она еще не знала, что это он.Дверь скрипела, половицы тоже, огонь мелькал… И такая жуть ее по ночам брала. Итой ночью показалось ей, что наверху кто-то ходит. Она и пошла посмотреть.Топор с собой взяла и пошла. Смотрит, а дверь в кабинет брата не заперта.Открыла она ее, а Лева в темноте за столом сидит. Она вся обомлела. Стоит, недышит. А он ей говорит загробным голосом: «Здравствуй, Дарья». Она с местасорвалась, себя не помня, на улицу выскочила и упала замертво. Я неделю с нейночевала после того, как она из больницы вернулась, вроде все спокойно было.Потом опять началось, видеть она его не видела, бог миловал, но слышала, чтоходит. На второй этаж она с тех пор не поднималась, боялась. Ну и решила:помирать ей скоро, вот брат и приходил. Стала вас разыскивать, чтоб было комудом оставить.

– Я вас правильно поняла: все это началось осенью, тоесть меньше года назад?

– Я точно скажу, в самом начале октября. Числатретьего. Тогда она в больницу легла.

– И как часто она слышала шаги в доме?

– Так ведь по-разному. То ночи две подряд слышит, тонеделями тишина.

– А в милицию она не обращалась?

– В милицию? – удивилась Ольга Степановна. –Так разве в милиции в такое поверят?

– В то, что по дому кто-то ходит, вполне.

– Сережа ей тоже советовал в милицию обратиться.

– Так он знал об этом? – нахмурилась Женька.

– Я ему рассказала. Убиралась как-то у него, ну и зашелразговор. Он и посоветовал: участковому скажите. Но Кузьминична слышать об этомне хотела, и так, говорит, о нас бог знает что болтают. Да и Сергея онаневзлюбила.

– За что? – насторожилась Женька.

– Я ему про книжку рассказала, он и пошел посмотреть.Книжками он интересуется, старыми. Предлагал у нее купить книжки-то. АКузьминична ни в какую. И наверх его не пустила. А на что ей эти тома? Сама-тоона их не читала, зрение не то, да и не любительница. Лева тоже не читал.

– Странно, такая большая библиотека.

– Лева все с бумажками какими-то возился. Вродеизобретал чего-то.

– Он же зоотехником работал? Чего ж тогда изобретал?

– Не знаю. Говорю, как Кузьминична сказывала. Сидит,говорит, с бумажками за столом. Все чего-то перебирает, выписывает.

– И она ни разу не поинтересовалась? В бумажки незаглянула?

– Брат этого не любил. И разговорчивым сроду не был.Они иногда по целому дню двух слов друг другу не скажут. Правда, с Валерой Леваподружился, когда тот еще мальчишкой был. Вот он ему книжки давал почитать.

– С каким Валерой? С Лаврушиным?

– Ага. Они с Лаврушиным, который старший, поначалудружбу водили. На рыбалку там ходили или просто посидят, поболтают. И парнишкак ним стал ходить. Это когда Лева еще работал. А на пенсию вышел, совсемнелюдимым стал. Четыре года назад сердце у него прихватило. Дарье тогдавыделили путевку в пансионат, уехала она. Дня два прошло, утром Лева идет комне, белее мела, за сердце держится. Просил «Скорую» вызвать. Увезли его вбольницу, я хотела Дарье сообщить, но он не велел. После больницы его будтоподменили. Из дома почти не выходил. Все больше молчал. Людей избегал, Дарьи итой сторонился. Вот она и пошла замуж за Мишку. Лаврушин сначала заглядывал кним по старой памяти, но потом перестал. Обиделся. Валера вырос, ну и книжки ужего не интересовали. Лаврушин, помню, мне сказал, что Лева родословной своейувлекся. Смеялся, мол, князей в своем роду ищет. Кровь голубую. А тому, у когокровь голубая, с простыми художниками знаться не положено.

– Интересно, – пробормотала я.

– Куда уж интересней. Заболтала я вас совсем, дурастарая. После таких страстей в доме остаться побоитесь.

– Вы очень правильно поступили, что всерассказали, – заверила я.

– Да? Ну, правильно так правильно. А где ж Колька-то уменя носится? Пойду искать, время одиннадцатый час. Я вам в терраске постелю.Там хорошо, прохладно. А хотите, в доме…

– Нет-нет, терраска нас вполне устроит.

Дождавшись, когда хозяйка вернется вместе с внуком, и за этовремя успев вымыть посуду, мы пошли спать. Разумеется, ни о каком сне вдействительности и речи не было. Эмоции нас просто переполняли. Требовалось всехорошенько обсудить. Только мы легли в постель, как Женька сразу же зашептала:

– Анфиса, неужто ей правда брат явился?

– Господи, за что мне бог послал такую дуру?

– Выходит, спятила старушка.

– А других версий у тебя нет? – язвительнопоинтересовалась я.

– У меня от всех этих историй голова пухнет. Просто незнаешь, кого подозревать.

– Начнем с Ирины, – предложила я. – Мне еелицо показалось знакомым. И не зря. Если бы мы дали себе труд присмотреться кдевушке повнимательнее…