Снаряды гулко стукали по холодному металлу, рикошетили, уходили в снег, но звук от них стоял такой, что аж звенело в ушах. Костя болезненно морщился: неприятно, когда немецкая болванка (пусть даже небольшого калибра) попадает в корпус или башню. Несколько ответных снарядов, выпущенных из его орудия, подожгли старинное деревянное здание, но фашисты всё ещё держались. И активно огрызались. А их пулемётчики, засевшие на чердаке, не позволяли нашим стрелкам подобраться ближе и закидать вредные пушки гранатами.

Костя посмотрел в перископ и приказал мехводу Павлу Дедову: «Давай на таран, иначе долго ещё будем возиться!» Тот понимающе кивнул: сделаем, командир! Немного отошли, чтобы взять разбег, развернули башню орудием назад и на полной скорости рванули вперёд. Метили в угол деревянного сруба, чтобы сразу же завалить дом. Так оно и вышло: после мощного удара 28-тонной стальной махины здание покачнулось и начало кривиться на сторону. Ещё немного отползли, снова разогнались – и второй удар! С этого раза сруб с протяжным скрипом и тонким визгом сполз на бок, а потом с шумом упал вперёд, закрыв немецким артиллеристам обзор. Гитлеровские пулемётчики, сидевшие на чердаке, картошкой посыпались на землю – как раз под огонь наших пехотинцев.

После этого дело пошло легче, выбивать фашистов стало проще и быстрее: красноармейцы побегали к очередному дому, бросали в окна гранаты и, затаившись, ждали у дверей. Когда изнутри появлялись кашляющие от дыма, оглушённые взрывом немецкие солдаты – расстреливали их из винтовок или же брали в плен. Часть гитлеровских пехотинцев решили отступить и побежали через заснеженное поле, но на них тут же налетели конники 45-го кавалерийского полка, сопровождавшие танки Александра Бурды. Само собой, уйти не удалось никому. Кто был поумнее – сразу же сдался в плен, ну а остальные…

К обеду Каменка была вся освобождена, и советские танки со стрелками на броне и конниками – в качестве резерва: надо же усилить удар! – повернули на Крюково. Одновременно с юга его стали обходить «Матильды» комбата Герасименко. Но капитан не спешил, действовал очень осторожно: опасался, что не слишком приспособленные к условиям русской зимы английские машины где-нибудь застрянут и превратятся в лёгкие мишени для немецких «Юнкерсов», которые, надо сказать, с самого утра висели над Крюково и пытались помешать штурму. Действия этих «лаптёжников» были весьма опасны: они легко могли уничтожить наступающие танки, особенно тихоходные и неповоротливые «Матильды». От точного попадания 250-килограммовой бомбы никакая броня не спасёт, будь она хоть трижды толстой и прочной! И даже если бомба упадёт рядом, всё равно мало не покажется.

К счастью, Ю-87 недолго царили в небе, выискивая для себя лёгкие мишени. Появились советские истребители, и немецкие пилоты сочли за благо убраться подобру-поздорову. Своего прикрытия у них почему-то не было, а против юрких, быстрых машин с красными звёздами на крыльях они явно не тянули: слабое пулемётное вооружение и низкая скорость не позволяли вести долгий воздушный бой. Советские танкисты, пехотинцы и кавалеристы воспрянули духом: слава богу, хоть от этих «шарманщиков» избавились. И снова пошли на Крюково.

Скоро стало понятно, что это село, в отличие от Каменки, так просто не взять: крепкий орешек! Гитлеровцы, по-видимому, собрались сидеть в нём всю зиму, может быть, даже до весны, а потому устроились весьма капитально. К счастью, сильные морозы не позволили им как следует подготовить оборону в предполье (попробуй-ка вырыть окоп полного профиля или блиндаж в мёрзлой земле!), вот и устроились в основном в жилых зданиях. И стреляли оттуда. Гасить же «домовые» огневые точки наши пехотинцы научились очень даже быстро и действовали теперь слаженно.

Первыми в Крюково ворвались танки: встали в две линии и поползли по улицам. При этом правые машины стреляли налево, а левые – направо. Это позволило держать под огнём здания с обеих сторон. Чуть кто высунется – сразу же получит снаряд или пулемётную очередь.

Танки пробивали путь, как стальной проходческий щит: сначала шли «толстокожие» неубиваемые КВ, за ними средние «тридцатьчетвёрки» и лишь потом – лёгкие Т-60. Экипажи советских машин методично уничтожали всех, кто пытался оказать сопротивление. С ходу долбили налево и направо, гасили огневые точки. Если натыкались на слишком упорное сопротивление (как правило, в каменных зданиях, превращённых в настоящие ДОТы), то останавливались и начинали более тщательную обработку: сначала парочку-троечку зажигательных снарядов внутрь, чтобы дать огоньку, потом из пулемётов по окнам – подавить сопротивление, а в конце обработки – осколочными по убегающему противнику.

Немцам, само собой, такое не понравилось, и они стали потихоньку отходить. Задами, дворами, огородами перебирались на окраины. Но ещё продолжали огрызаться. Освобождение Крюкова шло медленно и трудно – совсем не так, как хотелось бы.

Через какое-то время пехота отстала, застряла где-то, а без неё лезть в глубь гитлеровской обороны было глупо и опасно – закидают из засады гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Так что через час после начала штурма Михаил Ефимович отдал приказ: всем идти назад, закрепиться на окраине села. Продолжим наше дело завтра.

* * *

Костя Чуев поставил «тридцатьчетвёрки» и Т-60 полукругом – чтобы держать под прицелом ближайшие улицы и переулки. Перед ним заняли оборону красноармейцы Матвея Москвина. Молодой лейтенант (получил роту совсем недавно, до того был простым взводным) с огорчением сетовал, что не удалось сразу выбить гитлеровцев из Крюкова. Мол, за ночь они наверняка подтянут свежие силы, укрепятся, и завтра придётся начинать всё снова. И это будет намного тяжелее, чем громить отступающего противника.

– Ничего, – философски заметил Костя, – никуда от нас это Крюково не денется, не освободили сегодня – сделаем завтра. Сам, наверное, знаешь – весь фронт в наступление перешёл. Не только наша 16-я армия, но и все остальные. Значит, погоним скоро гитлеровцев! Конечно, хотелось бы быстрее, но, если подумать, спешка нам ни к чему. Крюково – это только начало, и нам с тобой, брат, ещё много чего освобождать придётся. Так что людей и технику береги. Прикажи своим отдыхать, только не забудь на ночь дозорных поставить. Гитлеровцы близко, отступать пока не хотят, не дай бог полезут к нам.

– Так они вроде бы ночью не воюют… – удивился Матвей.

– Верно, – кивнул Костя, – обычно нет, но могут нам нагадить: подберутся в темноте и закидают гранатами наши танки. С чем тогда воевать завтра будем? Фашисты неплохо подготовились к обороне, все ходы-выходы знают, подползут неслышно, не услышишь. И устроят нам с тобой там-тарарам, только держись. Так что скажи своим, чтобы глядели в оба, а спали вполглаза. Мы тоже смотреть будем.

На этом расстались: Матвей Москвин пошёл к пехотинцам, занявшим северную окраину Крюкова, а Костя Чуев – к танкистам. У него в роте теперь было целых семь машин (добавили наконец-то!): три Т-34 и четыре Т-60. Весьма неплохо, хотя, конечно, ещё далеко до полного состава. Но ничего, мы и с меньшим количеством воевали и немцев успешно били.

Его экипажи отдыхали: укрывшись за разбитыми, сожжёнными избами потихоньку готовили ужин (он же обед): варили на маленьких костерках (чтобы гитлеровцы не заметили) пшённую кашу, грели чай. К каше имелась конина – раздобыли по случаю у обозников. У них нескольких лошадей убило во время дневного налёта, вот тебе и мясо. И ещё хорошо, что только этим отделались, а то могло быть гораздо хуже. Обозники – в основном простые деревенские мужики – тяжело вздыхали: эх, сколько ладных коняшек поубивали! Жаль-то как!