– Не шуми, – устало ответил тот. – Он сам перевелся. Сразу на тот свет. У него в каблуке ботинка яд был. Что за хрень – непонятно. Картина отравления ни на что не похожа. Его в какую-то лабораторию кромсать повезли, чтобы понять, чем он траванулся. Вот такие дела, Гуров.

Едва подполковник начал говорить, у Льва, который много чего в жизни и на службе повидал, подкосились ноги, и он, нащупав стул, рухнул на него.

– На, водички попей. – Подполковник протянул ему стакан, который Гуров взял дрожащей рукой и, обливая себе рубашку, действительно отпил немного. – Вижу, тебе тоже несладко, а вот у меня от этого чирей во всю задницу! Мне теперь отписываться и отписываться! Начальству крайний нужен! А ходить за ним далеко не надо – вот он я!

Лев с трудом поднялся и, забыв попрощаться, вышел. Мысль о том, чтобы поехать к Александрову, ему и в голову не пришла – тот уже наверняка обо всем знал. А вот Гуров не знал, как будет ему в глаза смотреть. Такого сокрушительного провала в его жизни еще не было! Счастье великое, что записи того разговора в Воронеже в природе не существует. Выйдя из СИЗО, он сел в джип, но понял, что ехать куда-нибудь не в состоянии. Опершись локтями о руль, положил голову на стиснутые кулаки и судорожно пытался придумать, что же теперь делать, но в голове не было ни проблеска мысли. Наверное, он сидел так довольно долго, потому что дверца открылась, и уже знакомый ему коренастый мужчина спросил:

– Чего стряслось?

– Лазарев ночью отравился, – кратко ответил Лев – а чего скрывать? Все равно ведь узнают.

Мужчина ему ничего не ответил и ушел. Гуров посидел еще немного и поехал домой – куда же еще ему было деваться? Тамара уже собрала свою сумку и теперь ждала только его. Увидев Гурова, она молча достала смартфон, набрала номер и протянула ему. Конечно же, это был Зубр, и он был настолько взбешен, что не говорил, а рычал:

– Гуров, ты не представляешь, какого ты человека угробил. Ты его дерьма не стоишь! У тебя пять дней осталось. Не найдешь преступника – сам за Лазарем уйдешь. Я ему жизнью обязан, а долги свои всегда плачу честно! Знай я раньше, что у него есть враги, они бы часа не прожили! Помни! Он никогда не ошибался! Если он тебе сказал, чтобы ты документы читал, так читай! А то скачешь, как молодой козел! Хотя ты козел и есть! Только старый! – И Зубр отключился.

Лев вернул смартфон Тамаре и устало сказал:

– Значит, нас все-таки записали. Тома! Ну, хоть ты мне объясни, какая может быть связь между Зубром и Лазаревым? Они же из параллельных миров!

– Ладно! – подумав, согласилась она. – Пересеклись они один раз, в «психушке», в 2002-м. Толька тогда в Воронеже кое с кем схлестнулся не по-детски, но сил своих не рассчитал. Взяли его, а он стал под дурака косить, вот его в «психушку» на экспертизу и отправили. Только нашли его там и заказали. Два раза убить пытались: в первый раз сорвалось, во второй – серьезно подкололи, ну а в третий точно достали бы. А Лазарь ему побег устроил. Все по секундам рассчитал, до последнего миллиметра вымерил! Не верил Толька, что из этого что-то выйдет, а Лазарь тогда ему сказал: «Я никогда не ошибаюсь!» И действительно ушел оттуда Толька так легко и просто, словно и не было там ни охраны, ни решеток. У Тольки характер тяжелый, но долги свои он всегда платит. Когда он в силу вошел, человечка к Лазарю прислал – какая, мол, помощь нужна? А тот отказался, сказал, что ему ничего не надо, но тот ему на всякий случай Толькин номер телефона оставил. И позвонил по нему Лазарь только один раз, в мае. И попросил, чтобы, если его сын, Игорь Всеволодович Лазарев, в ИВС или СИЗО попадет, с ним там по-доброму обошлись. И Толька, конечно, тут же команду дал. Вот такие дела, Гуров! Ошиблись мы в тебе! Мы тебя за умного держали, а ты оказался настоящим дураком, не понял, какой человек перед тобой сидит. Дерьмо из тебя фонтаном поперло! Все! Пошла я. Пять дней ты уж сам без меня перекантуешься, а потом, может, тебе уже и не придется о своей поджелудочной думать – нечем будет! Если что выяснишь, звони!

Оставив ему номер своего телефона, она ушла, а Лев стоял, смотрел на закрывшуюся за ней дверь и действительно чувствовал себя последним дураком. Но времени, чтобы посыпать голову пеплом, не было! Все потом! Пять дней он потратил впустую, значит, оставшиеся надо было использовать с толком. Первым делом он позвонил Савельеву, который, естественно, уже знал о смерти Всеволода.

– Степа! Еще ничего не кончилось! Кто-то в Воронеже записал мой разговор с Лазаревым, и Зубр уже в курсе. Более того, он Всеволоду жизнью обязан и теперь рвет и мечет. Он настолько ему верил, что посоветовал мне читать документы и за оставшиеся пять дней найти настоящего преступника, а то я вслед за Лазаревым уйду. Ну, уголовников я никогда не боялся, а то цветы бы выращивал, но вот эта убежденность Зубра, а он не дурак, меня напрягает. Я должен быть уверен, что Лазарев действительно был преступником, потому что иначе я довел до самоубийства невиновного человека, и мне остается только застрелиться, потому что жить с этим я не смогу. Степа, мне нужна абсолютно вся документация, которая у вас есть по этому делу. Вся! И, если можно, попроси, чтобы Мария пока оставалась там, где сейчас – как бы ее рикошетом не задело.

– Лев Иванович, как только я освобожусь, приеду к вам домой, и мы все обсудим. А по поводу Марии сделаю все, что смогу.

Потом Гуров позвонил Крячко, тот мигом приехал, и Лев рассказал ему все, что они со Степаном узнали в субботу и воскресенье, и о разговоре с Зубром тоже, а закончив, спросил, где вся документация.

– Поскольку все считают, что преступника ты единолично вычислил и задержал, а тот взял и суициднулся – нам об этом утром сообщили, – дело приказано закрыть за смертью подозреваемого. Рабочая группа распущена. Бумаги все, естественно, еще на месте – их же подшивать надо, правда, их количество за время твоего отсутствия резко увеличилось. Злые теперь на тебя все, как черти, – ты их заставил ерундой заниматься, а сам, чтобы никто у тебя лавровый венок не увел, тихой сапой преступника схватил.

Видя подавленное состояние друга, Крячко пытался, как обычно, хохмить, только плохо у него это получалось.

– Стас, я не понимаю, почему Лазарев отравился, – задумчиво сказал Лев. – Зубра же ему бояться было нечего. Чего он испугался?

– Того, что ты его посадишь, а неволи он уже досыта нахлебался, причем, видимо, совершенно незаслуженно. Он же не в безвоздушном пространстве жил и видел, какой беспредел полиция творит.

– Не стыкуется! – покачал головой Гуров. – Всеволод все это затеял, чтобы сына под психиатрическую экспертизу подвести и опеку над ним оформить, чтобы Раковы и близко к нему не могли подойти. И тут вдруг самоубийство! Он даже не пытался как-то сопротивляться. Чтобы выжить в «психушке» и остаться нормальным человеком, надо быть настоящим мужиком, а тут он вдруг взял и так легко сдался.

– Лева, не в обиду тебе будет сказано, но ты уже много лет считаешь свое мнение единственно верным. Тебя переубедить невозможно. Если уж ты во что-то упрешься, то тебя тягачом не сдвинешь, – грустно заметил Стас. – Ты вспомни свой с ним разговор. Я уверен, что ты там свой характер вовсю проявил. Вот и понял он, что закатаешь ты его по полной, несмотря ни на что, – а это ведь пожизненное, и решил, что лучше уж он сам, пока такая возможность есть – в колонии-то ее уже не будет.