Я с некоторым удивлением взглянул на него, раньше до такого цинизма он все же не доходил.

— Вот это верно, обрадовался Перегудов, мгновенно почувствовав в Садбове единомышленника. — Ладно, раз надо, так надо, — заключил он. — Давай-ка, помоги ребяткам, — сказал он уже притихшему Дианову. — Возьми на себя часть обязанностей, а то зажирел совсем. Если так пойдет, что на Новый год тебя вместо гуся можно на стол подавать.

Мы еще посидели, выпили по бутылке пива. В чем Перегудов был абсолютно прав, так это в том, что надо было наводить на пивзаводе порядок, пиво действительно было плохим.

— Я ж тебе говорил, моча и то лучше, — довольно произнес Перегудов. — Я, кстати, узнавал, завод принадлежит кавказцам. Раньше наши им владели, так и пиво было совсем другим. А эти сволочи, поди, на всем экономят. Стану губернатором, я им всем покажу кузькину мать. А ты, консультант, меня все время одергиваешь, а они вон что вытворяют, народ травят, хотят себе место освободить. Мы еще посмотрим, кто для кого место освободит. Добраться бы только до власти, руки чешутся.

Получив согласие Перегудова, я дал распоряжение своей команды готовить акцию, возложив ответственность за ее проведения на Сабова. Дело было весьма тонкое и даже довольно рискованное, так как многие приезжие ненавидели Перегудова, справедливо видя в нем угрозу для своего здесь проживания. Поэтому надо было позаботиться о мерах безопасности, найти таких инородцев, которые бы согласились участвовать в этом политическом шоу. Так что работы было много. Мне же хотелось заняться совсем иным.

Но едва я оказался в своем номере, как раздался стук в дверь. К моему удивлению незваным гостем оказался Дианов. Я сразу понял, что он в паршивом настроении, достаточно было посмотреть на его кислое, как лимон, лицо. Впрочем, если вспомнить, какому унижению он подвергся совсем недавно, удивляться этому не стоило. Вдобавок он был довольно сильно пьян. Правда, это я понял не сразу, а через несколько минут.

Так как Дианов молчал, мне пришлось первому начать разговор.

— Вы хотите мне что-то сообщить?

Мой гость мрачно взглянул на меня.

— Хотите, мы его уничтожим. Вы же его презираете так же, как и я.

Я насторожился. В принципе уничтожить Перегудова я был бы не прочь, правда, после того, как получил бы от него за работу деньги. Но меня вдруг посетила мысль, что совсем не исключен и другой вариант, а именно то, что это провокация. В свете сложившихся событий они могут опасаться за мою лояльность. Причем, инициатива устроить мне проверку, может исходить не от Перегудова, а от Сурикова. Тому в нынешней ситуации крайне важно подстраховаться, ему известна моя симпатия к Орестовой. И если я не оправдаю надежд, то хозяин может остаться сильно им недовольным.

Поэтому я решил не рисковать, хотя желание узнать какие-нибудь тайны шефа Дианова мне хотелось до дрожи в коленях. Но я решил, что с моей стороны было бы крайне неосторожно открыто его выказывать.

— Мне нет дела до ваших отношений с боссом, — сказал я. — Моя задача хорошо выполнить свою работу и получить за нее деньги. Все остальное меня не касается.

Дианов недоверчиво смотрел на меня, он явно не верил моим словам. Но что-либо возражать ему было трудно. Формально выбранная мною позиция была просто непробиваема.

— Вы презираете его, — повторил свой тезис Дианов.

— А вот это не должно никого касаться. Мало ли кто кого презирает, это совсем не должно мешать сотрудничеству. Очень трудно найти людей, которые вместе работают, да еще любят друг друга. Разумный человек свои интересы должен ставить выше своих чувств.

Но Дианов не терял надежды. Его ненависть к Перегудову была столь сильна, что, несмотря на мое нежелание поддерживать эту тему, он хотел непременно навредить ему. Если бы я был полностью уверен, что это не искусная игра, с каким бы удовольствием я послушал бы его. Соблазн был велик, но риск был еще больше.

— Я знаю о том, откуда идут деньги, — тихо произнес Дианов.

И тут мне стало страшно. Я просто идиот, я совсем забыл, что скорей всего номер прослушивается. И если Дианов не играет, его слова могут для нас обоих иметь самые печальные последствия. Ничего другого мне не оставалось.

— Слушайте вы! — заорал я, — я сказал, что не желаю ничего знать. Уходите и не приходите ко мне больше с подобными откровениями.

Так как Дианов по-прежнему или ничего не понимал или делал вид, что не понимает, я силой вытолкнул его из номера. После этого сел на кровать и закурил. Черт знает, на каком тонком волоске отныне мы все подвешены. После того, как нас с Леонидом похитили местные чекисты, я понимал, что если ситуация созреет, они могут пойти и на нашу ликвидацию. Я даже не исключал, что разрешение на такую акцию они уже получили. Иначе как объяснить наглость их поведения. Затем мои мысли переключились на другую тему. О ком говорил Дианов, кто дает деньги Перегудову, и на что они идут? У меня давно возникла уверенность, что он их имеет несравненно больше, чем об этом говорит. Если удастся узнать, на что он их расходует, многое будет ясно. В этом благодатном крае у немалого количества богатых людей есть большие интересы.

Я посмотрел на часы. Пора было бежать, я хотел посмотреть, как пройдет митинг сторонников Орестовой. Действительно ли их число быстро растет? К тому же я опасался провокаций, как со стороны властей, так и со стороны всякой местной мрази, для которых ее порядочность и терпимость, как красная тряпка для быка, служит огромным раздражителем. Есть люди, которые хотят, чтобы и все остальные были бы такими же подонками, как они сами.

Когда я подошел к площади, то ее уже заполонил народ. Людей собралось действительно немало, по крайней мере, я ожидал увидеть более прорезанную толпу. Орестова уже начала выступать. Я притиснулся как можно ближе к трибуне и стал слушать.

Речь ее звучала вдохновенно и очень образно. У нее был настоящий ораторский дар, и он действовал на слушателей завораживающе.

Говорила она просто и доходчиво о том, что межнациональный мир — это главное богатство края, дороже, чем его знаменитые черноземы и морские курорты. И что каждый человек имеет право жить там, где пожелает, где хорошо его душе и телу. И никто не вправе лишать его такой возможности, это равнозначно лишать его возможности родиться. Русский же народ замечателен своей терпимостью и отзывчивостью к чужим переживаниям