и чужому горю. А вместо этого некоторые политические, а если быть точнее, уголовно-политические силы направляют людей на путь ненависти и непримиримости. Если кто-то нарушает принятые в крае законы, то с ними тоже следует поступить по закону, а не вершить самосуд. Но на такие действия их часто толкают те, кто желают таким образом вымостить себе дорогу к политической власти.

Я был согласен со всем, что говорила Ирина. Хотя больше, чем ее слушал, смотрел и любовался ею. Ее лицо приобрело небывалую одухотворенность, минутами мне даже казалось, что это ангел спустился с небес и вещает людям великую истину. В том, что сейчас происходило на площади, мне чудилось нечто религиозное, как будто бы я перенесся в стародавние времена, где по улицам городов и селений бродили пророки и призывали их жителей вспомнить о Боге и любви.

— Ничего не скажешь, здорово говорит, — вдруг услышал я голос.

Я обернулся и с удивлением обнаружил рядом с собой Сабова.

— Что ты тут делаешь, ты же должен был заниматься постановкой спектакля: «Перегудов и инородцы», — довольно резко произнес я. Я был недоволен тем, что он застал меня на этом митинге. Я даже Леониду не сообщил, что отправился на него.

— Этим как раз и занимаюсь. Был в телецентре, договаривался о съемках. А он тут совсем рядом.

Я и забыл об этом.

— И как удачно прошли переговоры?

— Никаких проблем. Съемочная группа и эфир нам обеспечены. Насколько я понял, нашему подшефному дают на местном канале зеленый свет.

— Не удивительно, его поддерживает губернатор. И вообще, он фаворит этой гонки. Телевизионщики должны же думать о своем будущем.

Сабов посмотрел вокруг.

— А вы уверенны, шеф, что он такой уж бесспорный. Вон сколько народу пришло на этот митинг. А еще неделю назад никто бы даже и предположить такое не мог.

— Тебе ли не знать, что это не показатель. Большинство избирателей на подобные мероприятия не ходят. Это для гурманов.

Сабов несколько секунд слушал оратора.

— Красиво говорит. Смотрит, шеф, не влюбитесь.

— А почему бы и нет. Я свободный мужчина, она свободная женщина, так что нет никаких препятствий. Кончится вся эта заварушка с выборами, и можно будет полностью распоряжаться собой.

Сабов выразительно посмотрел на меня, но предпочел промолчать.

Орестова завершила выступление, и ее на трибуне сменил другой оратор. Но слушать его мне совершенно не хотелось. И умница Сабов сразу же смекнул это.

— Пойдемте, шеф. Все остальное тут уже не так интересно.

Я внимательно осматривался вокруг, меня волновало одно обстоятельство: не попытается ли власть под каким-нибудь предлогом разогнать митинг. А то еще хуже за это дело возьмутся местные националистические группировки. Но ни тех, ни других не было видно. Это меня успокоило.

— Хорошо, пойдем.

Несколько минут мы шли молча. Впрочем, это молчание можно было приписать жаре, от которой едва не плавился асфальт.

— Я вас очень даже хорошо понимаю, шеф, — вдруг проговорил Сабов. — Но не на ту лошадь вы ставите.

— Говори ясней, — потребовал я не столько оттого, что не понимал, на что он намекает, сколько от охватившей меня досады за то, что он лезет не в свое дело.

— Ясней и не скажешь. Не дадут ей в этой стране ничего сделать, срежут как цветок на корню. У нас таких самостоятельных и гордых не любят. Мы страны рабов, а не свободных людей. Из этого и надо исходить.

— Но она и так много добилась. Так что видишь не срезали, — скорей не из-за того, что был не согласен со своим заместителем, а из чистого упрямства возразил я.

— А дали добиться только потому, что сразу не поняли, как далеко она метит. Думали приручить, как многих, а не получается. Или я не прав, шеф?

— Ну, хорошо, во многом прав. Что ты предлагаешь?

— А я ничего не предлагаю, шеф, я предостерегаю. Зачем делать ошибки и потом бить себя в грудь, когда их можно не сделать. Есть вещи очевидные и не очевидные. Это очевидная вещь.

— Не много ли ты себя берешь, Дима? Это похоже на самоуверенность, а это качество надо из себя вытравлять. — Я был поражен, подобным образом раньше со мной говорить он не осмеливался.

— Да, бросьте, разве в этом дело. Тем более мы с вами одни, можем поговорить откровенно. Главное же то, что вы в душе согласны со мной. Хотя вам трудно даже себе признаться, что вы на грани совершения роковой ошибки.

— А чего ты беспокоишься, за мои ошибки, мне и отвечать.

— Не совсем так, шеф, пока мы с вами связаны одной нитью, ваши ошибки отразятся и на мне.

— Что означает слово «пока»? Ты намерен уйти от нас?

— Не совсем. Я очень вас уважаю, шеф, и считаю одним из лучших специалистов в своей области. И рад, что попал к вам. Для меня это крайне важно, это хорошая школа.

— И в чем эта важность заключается?

— Я хочу научиться у вас всему, чему вы способны научить. А потом, когда почувствую, что процесс обучения завершен, открыть свою фирму и конкурировать с вами. Мне хочется вас победить.

От неожиданности я даже остановился. Вот, оказывается, в чем стратегический замысел моего заместителя.

— И как после подобного признания я должен поступить. По-моему только один образом, немедленно уволить тебя, Зачем же своими руками взращивать себе конкурента. Я что поход на идиота? Разве не так?

— Так, шеф, я с вами полностью согласен.

— В таком случае, ты поступил очень неосторожно, раскрыв мне свои тайные замыслы.

— Отнюдь. Мне давно хотелось вам о них поведать. Я же знаю, что вы меня не уволите. Другой бы скорей всего так бы и поступил. А вы — нет.

— Это почему же? — спросил я. Я не знал, то ли мне гордиться, то ли обижаться на слова Сабова.

— А потому что вы идеалист, и не сможете так поступить со мной. По той же причине вас и тянет к Орестовой. Она же тоже идеалистка. Если вы не переселите это влечение, однажды оно плохо для вас кончится. Семейная пара из двух идеалистов — это смертельный номер.

Мы стояли возле гостиницы.

— Я сегодня о тебе узнал больше, чем за весь предыдущий период нашего знакомства, — задумчиво произнес я.

— Вы меня вынудили это сказать, чтобы отвлечь вас от нее. Вы лучше меня понимаете, что она накличет беду на себя, а если рядом будете вы, то и на вас и на нас. Подумайте, шеф.

— Непременно подумаю, — пообещал я.

Глава