В разгар боев под Новоград-Волынским, где немцы пытались отбросить 9-й мехкорпус на северо-восток, чтобы обеспечить продвижение к Киеву, Рокоссовский получил указание убыть в Москву. Приказом Ставки ВГК он был назначен командующим армией на Западном фронте и, таким образом, встал в ряды непосредственных защитников советской столицы.

Характерно, что в связи с расформированием механизированных корпусов (осень 1941 г.) из всех освобождавшихся командиров на более высокую должность командарма был отозван лишь он один. Это представляется лучшим свидетельством того, что в первых боях именно командир 9-го мехкорпуса проявил себя достойнее других.

…Рокоссовский словно родился профессиональным военным — смелым, решительным, волевым. Еще в годы первой мировой войны он был удостоен Георгиевского креста — награды исключительно почетной, дававшейся за конкретные ратные подвиги. Не раз отличался он и в рядах молодой Красной Армии.

Вот описание одного из боевых эпизодов, в котором участвовал молодой красный командир и за отличия в котором получил первый орден Красного Знамени: «4 ноября 1919 года в бою под селом Вакоринским… тов. Рокоссовский, действуя в авангарде 262-го стрелкового полка и непосредственно управляя вверенным ему дивизионом, прорвал расположение численно превосходящего противника. В конном строю с 30 всадниками атаковал батарею противника и, преодолев упорное сопротивление пехотного прикрытия, лихим ударом взял батарею в плен в полной исправности».

Рокоссовский отличался и отменной личной выучкой. Именно она выручила его при взятии станции Караульная, когда в бою он столкнулся с генералом Воскресенским, командиром одной из колчаковских дивизий. Генерал из пистолета тяжело ранил краскома в плечо, но Константин Константинович сумел тем не менее поразить противника сабельным ударом.

Еще одно ранение, на сей раз в ногу, Рокоссовский получил в бою с отрядом барона Унгерна, вторгшимся в Забайкалье с территории Монголии (за этот бой он был удостоен второго ордена Красного Знамени). Перебитая кость ноги еще не срослась, а Константин Константинович покинул госпиталь, организовал из выздоравливающих бойцов и тыловиков отряд и отбросил Унгерна от Мысовска, а затем успешно оборонял Улан-Удэ.

В 1929 г. Рокоссовский во главе кавалерийской бригады участвовал в разгроме китайских милитаристов во время конфликта на КВЖД, получив третий орден Красного Знамени. С востока военная судьба бросила его на запад: он был назначен командиром прославленной 7-й Самарской кавалерийской дивизии, дислоцировавшейся в Минске. Его предшественниками на этом посту были известные военачальники Г. Д. Каширин, Г. Д. Гай, Д. Сердич. А командиром одного из полков дивизии был Г. К. Жуков.

Самый авторитетный полководец второй мировой войны так отзывался о своем тогдашнем командире: «Рокоссовский был очень хорошим начальником. Блестяще знал военное дело, четко ставил задачи, умно и тактично проверял исполнение своих приказов. К подчиненным проявлял постоянное внимание и, пожалуй, как никто другой, умел оценить и развить инициативу подчиненных ему командиров. Много давал другим и умел вместе с тем учиться у них. Я уже не говорю о его редких душевных качествах — они известны всем, кто хоть немного служил под его командованием».

Рокоссовский и в самом деле обладал редким обаянием, которое прямо-таки притягивало к нему. Вот каким запомнился он маршалу Баграмяну с момента их знакомства в 1925 г. на Ленинградских кавалерийских курсах усовершенствования командного состава: «Прочно запечатлелся в моей памяти момент, когда слушатели собрались в одной из аудиторий, чтобы ознакомиться с программой обучения. Константин Константинович выделялся своим почти двухметровым ростом. Причем он поражал изяществом и элегантностью, так как был необычайно строен и поистине классически сложен. Держался он свободно, но, пожалуй, чуть застенчиво, а добрая улыбка, освещавшая его красивое лицо, притягивала к себе. Эта внешность как нельзя лучше гармонировала со всем душевным строем Константина Константиновича, в чем я вскоре убедился, крепко, на всю жизнь сдружившись с ним».

Вместе с тем, практически все знавшие Рокоссовского отмечали: мягкость, душевная чуткость, открытость и отсутствие малейшей позы не только не мешали выполнению им многотрудных командирских обязанностей, но, наоборот, придавали этому процессу особую силу и продуктивность.

Итак, 15 июля Рокоссовский убыл в Москву. Начальник Генштаба Жуков лично ознакомил его с обстановкой на Западном фронте и замыслом советского командования. Противник к этому времени высадил под Ярцево крупный воздушный десант и пытался окружить к западу и востоку от Смоленска 16-ю и 20-ю армии. Чтобы не допустить этого, Ставка спланировала контрудар, для нанесения которого создавались пять подвижных групп, каждая в составе нескольких танковых и стрелковых дивизий. Одну из групп для действий на главном — смоленско-вяземском направлении и должен был возглавить Константин Константинович.

17 июля он прибыл к командующему фронтом Тимошенко. Тот поставил боевую задачу, но предупредил, что предназначенные ему дивизии еще не прибыли. «Подойдут регулярные подкрепления — дадим тебе две-три дивизии, — сказал маршал на прощание, — а пока подчиняй себе любые части и соединения для организации противодействия врагу на ярцевском рубеже». Вот так прямо в процессе боев началось формирование соединения, получившего официальное название «группа генерала Рокоссовского».

Первой дивизией, которую штаб встретил на пути к Ярцево, оказалась 38-я стрелковая полковника М. П. Кириллова из 19-й армии генерала И. С. Конева. Ее Рокоссовский развернул восточнее Ярцево, уже захваченного противником. Вслед за стрелковым соединением в группе Рокоссовского появилась 101-я танковая дивизия Героя Советского Союза полковника Г. М. Михайлова, в которой насчитывалось около 90 танков, из них семь новых тяжелых боевых машин. Пополнялись и отходящими с фронта и выходящими из окружения отдельными подразделениями, и даже одиночками.

«Узнав, что в районе Ярцево и по восточному берегу реки Вопь находятся части, оказывающие сопротивление немцам, люди уже сами потянулись к нам… — писал Рокоссовский. — Мне представляется важным засвидетельствовать это, как очевидцу и участнику событий… Многие части переживали тяжелые дни. Расчлененные танками и авиацией врага, они были лишены единого руководства. И все-таки воины этих частей упорно искали возможности объединиться. Они хотели воевать. Именно это и позволило нам преуспеть в своих организаторских усилиях по сколачиванию подвижной группы».

В этих условиях многое зависело от личного примера командующего. В один из первых дней боев Рокоссовский с командующим артиллерией группы генералом И. П. Камерой решили посмотреть, как окопалась пехота. Неожиданно из-за гребня невдалеке расположенных высот появились густые цепи вражеских солдат, а затем и танки. Наша пехота открыла огонь по наступавшим, подала голос и гаубичная артиллерия. Немцы залегли, но не надолго. При поддержке авиации и артиллерии вперед вновь двинулись пехота и танки с черно-белыми крестами.

Наши бойцы дрогнули: к лесу стали отходить сначала одиночки, а затем уже и группы. Что было делать генералам — кричать, грозить оружием? Нет, они встали во весь рост, на виду у всех — рослые, несуетливые, видимые со всех сторон. И это оказалось самым действенным средством против паники.