А бояре и кмети радостно кричали, любовались гостем и княжной: высокий, статный красавец Светел и золотистая лебедь Дарована были парой на загляденье. И не в одной голове мелькнула мысль, что чуроборский витязь – самый подходящий для нее жених.

Весь остаток дня Светел провел в гриднице, принимая приветствия глиногорских старейшин и бояр. Вечером он наконец остался вдвоем со Скородумом в горнице, где князь отдыхал от дел. Вся утварь здесь была украшена тонкой затейливой резьбой, полавочники[78]вышиты руками Дарованы, на что с открытой отцовской гордостью указал гостю Скородум. Усадив Светела на лавку, князь сел напротив, оперся ладонями о колени и посмотрел в лицо своему молодому гостю.

– Ну, утомился? – участливо спросил он. – Ничего, скоро и на покой. Расскажи уж, чтоб мне всю ночь от праздного любопытства не ворочаться, – с чем пожаловал? Не говори уж, что о здоровье моем справиться хотел – не время по гостям разъезжать, когда полюдью срок. Какие дела у вас в Чуроборе творятся? Не слышно ли из Орьева худых вестей?

Светел подобрался, помолчал, прежде чем ответить. Всю долгую дорогу он обдумывал разговор со Скородумом, но теперь ему нужно было собраться с духом. От того, насколько складно он поведет речь, зависела, быть может, вся его судьба.

– Вестей у нас немало, да не все радостные, – начал он, стараясь держаться важно, как подобает наследнику престола. – Сын княгини Добровзоры, Огнеяр, уж больше полугода вестей о себе не дает. С самого сечена[79]пропал – и как в воду. Может, в ваших краях что о нем слыхали?

Светел вопросительно посмотрел в лицо Скородуму и, затаив дыхание, ждал ответа. А вдруг здесь Дивий давал о себе знать? Тогда все пропало.

Но Скородум покачал головой, теребя седой ус, и у Светела полегчало на сердце.

– Я встречал его прошлой зимой на межах наших земель, в Велишине, – только сказал Скородум. – Он немного погостил у меня и даже помог отбиться от личивинов, а потом уехал домой. Так он пропал, ты говоришь?

Скородум глянул в глаза Светелу. Уехав после новогодья из Велишина, Огнеяр должен был попасть в Чуробор как раз к началу месяца сечена. Значит, он вернулся домой и исчез сразу после этого. Но ведь он возвращался не для того, чтобы исчезнуть. Значит, ему помогли. И помогли там, в родном доме.

– В конце сечена он ушел из Чуробора. – Светел делал над собой усилие, чтобы не отводить взгляд, но умный Скородум отлично видел, что его собеседник многое недоговаривает. Скорее всего, самое главное. – Он повздорил с горожанами. Ты, наверное, заметил, княже, что у него был… беспокойный нрав. Он легко находит врагов.

Светел говорил, глядя в глаза Скородуму, но сам себя не слышал. Его язык повторял заранее приготовленные слова, но сердце не принимало в этом никакого участия. Глупо бранить названого родича, каким бы он ни был, – этим не найдешь к себе уважения. Но слова сожаления были для Светела что ловчий манок – в его сердце непримиримая вражда к Огнеяру достигла крепости камня. Слишком хорошо он помнил ощущение холодного клинка на своем открытом горле. При таком воспоминании глохнут все доводы разума. Даже тот простой и ясный довод, что холодный клинок оставил его живым, хотя мог убить. Во сне и наяву в ушах его звучали последние слова Огнеяра: «И запомни – пока я жив, тебе князем не бывать». Казалось, что будешь помнить лучше – но незаметно для себя, невольно Светел стал вспоминать их иначе. В его памяти это предостережение превратилось в прямую угрозу. Теперь Светелу казалось, что оборотень сказал иначе: пока я жив – тебе живым не быть. Пережитое унижение требовало мести, страх за свою жизнь и будущую власть застилал разум, усыплял совесть. Светел боролся за чужое, думая, что борется за свое, лгал, не замечая этого.

– Наш чародей Двоеум еще в Купалу не нашел его своим гаданьем, – продолжал он. – До того мы только благодаря Двоеумовой ворожбе знали, что княжич жив. Но после Купалы он пропал. И Двоеум говорит, что Огнеяр погиб.

Князь Скородум, внимательно смотревший ему в лицо во время рассказа, при этих словах опустил голову, сильнее задергал свой седой ус. Лицо его натянулось, веки часто заморгали, нос покраснел гуще.

– Мой брат нездоров в последние месяцы, – снова заговорил Светел, дав князю время уяснить свои первые слова. – Я не хочу об этом думать, но сам он не надеется когда-либо снова обрести здоровье. И он часто говорит мне, что теперь мечтает только об одном – увидеть племянников, наследников чуроборского стола. Брат хочет, чтобы я скорее женился.

Скородум поднял голову. Глаза его сощурились, словно он старался спрятать, не выпустить наружу печаль, взор обманчиво потух, стал почти равнодушным. Светелу даже показалось, что старый князь его уже не слушает. Но это было не так.

– Женился? – отвлеченно повторил Скородум, словно думал совсем о другом. – Что ж… дело хорошее. Богам угодное.

– И сколько брат ни раздумывал о невесте для меня, он не нашел девицы лучше, чем твоя дочь, – продолжал Светел, чувствуя, что настали решительные мгновения. – Я не знаю на свете женщины, которая более нее была бы достойна стать княгиней Чуробора и матерью будущих чуроборских князей. Что ты скажешь на это?

Светел ждал, слыша громкий стук своего сердца и чувствуя такую неувереннсть, словно сидел на тоненькой веточке и вот-вот мог сорваться. Но Скородум молчал, глядел куда-то в сторону, тихо протяжно вздыхал, постукивал пальцами по колену. Светел покрылся холодным потом – неужели откажет?

Он бы очень удивился, если бы узнал, что Скородум думал в эти долгие мгновения вовсе не о нем и даже не о своей единственной дочери. Перед глазами князя стоял чуроборский оборотень – такой, каким он видел его прошедшей зимой: смуглый, с буйно разметавшимися по плечам черными волосами, с веселым блеском в глазах, с белозубой улыбкой, которой два выступающих клыка придавали какой-то особый задор. Отчаянный парень, вспыльчивый и смелый, открытый для дружбы, грозный для врагов, стремящийся задавить в себе злобного зверя и вполне способный на это. Скородум верил, что Огнеяр выиграет эту битву с самим собой, может быть, самую трудную из всех битв. И выиграл бы, если бы ему не помешали. А помешать ему хотели многие – хотя бы этот синеглазый красавец, на дороге которого к чуроборскому столу стоит оборотень.

Стоял. Скородум не мог представить, что Огнеяра больше нет, ему не верилось в его смерть. Слишком много силы нес в себе княжич-оборотень, чтобы так легко погибнуть. Впрочем, кто знает, с какой силой ему пришлось столкнуться? Скородум не знал многого, не знал почти ничего, но Светела расспрашивать не стал. Все равно тот не скажет ему всей правды. Но главная правда – та, что наследник чуроборского стола теперь он.

– Я не богиня Макошь, чтобы решать судьбы людей, и не богиня Лада, чтобы приказывать сердцу, – сказал наконец Скородум, подавляя вздох. – Ты просишь в жены мою дочь – так спрашивай у нее самой. Если она хочет быть твоей женой – я не буду мешать ее счастью.