Она решилась не сразу, опасаясь новой шуточки с их стороны, но что-то в лице Алтана заставило ее еще раз потянуться к орлу. Она следила за мощным клювом, готовая к атаке, но на сей раз птица не шевелилась, и Хана осторожно коснулась мягкого горла.

У нее вырвался удивленный смешок, она уже не боялась показать, что ей весело. Под мягкими перьями прощупывались мощные мышцы. Хана была заворожена великолепием птицы. Ганбаатар снова заулыбался, тоже погладил своего питомца. Хана впервые улыбнулся старшему брату, сейчас ее не заботили его мысли, потому что она знала, что оба думают о существе куда более совершенном, чем они сами.

* * *

Втроем они направились в сторону лагеря. Бóльшую часть пути все молчали. В высоте кричали птицы, возвращающиеся в свои гнезда. Холодный ветер гладил высокую траву, ерошил волосы. Хана невольно думала об Алтане, шагавшем чуть поодаль – ровно настолько, чтобы она чувствовала себя спокойно. Алтан напоминал мальчика из ее деревни, который частенько приходил на рынок к своей матери, торговавшей там. Учтивый, любопытный, но достаточно смышленый, чтобы понимать, где проходит граница.

Они с Алтаном не могли и словом перекинуться, но Хана чувствовала, что оба сделали первые робкие шаги к дружбе. Она смотрела по сторонам, избегая глядеть на парня, но стерегла каждое его движение.

До лагеря было уже недалеко, когда примчался пес и принялся носиться вокруг них, радостно лая от избытка чувств и в предвкушении скорой трапезы. Лизнул руку Хане, подскочил к Алтану, подпрыгнул и обслюнявил ему ухо. Алтан со смехом оттолкнул пса.

Ганбаатар помахал Хане и ушел в свой гэр. Алтан последовал за ним, занес в гэр корзину, затем вернулся и принялся возиться с собакой. Хана с улыбкой наблюдала за ними. У загона она остановилась и погладила самого маленького пони, продолжая смотреть, как мальчик играет с псом в густеющих сумерках.

Вечер походил на все предыдущие, только Алтан сел рядом с Ханой на место матери. Хана притворилась, будто не замечает его, но это было нелегко, поскольку Алтан беспрестанно улыбался ей, когда пел, подталкивал плечом, приглашал подхватить песню. Остальные словно и не видели ничего особенного в его поведении, и Хана вдруг перестала ощущать себя чужой, она будто оказалась в кругу семьи. Но петь при них, смеяться и улыбаться она не могла, это было бы чересчур. И все же Хана покачивалась в такт музыке – едва заметно, но этого было достаточно, чтобы Алтан заулыбался еще шире, мужчины запели громче, а глаза матери заблестели ярче.

Когда угли стали ярко-красными, Ганбаатар встал. Отец Алтана вышел с ним и третьим парнем, что оставался в лагере. Хана пока не знала его имени. Мужчины продолжали петь на улице. Алтан подошел к сундуку, стоявшему у войлочной стены, и что-то достал. Затем вернулся к Хане и протянул кожаную сумочку. Не решаясь взять, она посмотрела на его мать в поисках одобрения, но та, отвернувшись, мыла посуду. Алтан вложил сумочку Хане в руку, и та, боясь его обидеть, осторожно развязала кожаный ремешок и подняла крышку. Заглянула внутрь, просунула руку и коснулась чего-то мягкого и гладкого. Алтану не терпелось показать подарок, и он вынул богато расшитый пояс.

Волшебные узоры сияли даже в полутьме. Синие, красные и оранжевые краски так и светились. Алтан жестом показал, чтобы она его повязала. Хана медлила в нерешительности. Он повторил жест, улыбнулся и покачал головой. Затем осторожно обмотал пояс вокруг ее талии и завязал двойным узлом. Он стоял так близко, что у Ханы перехватило дыхание. Алтан отстранился, оценивающе оглядел ее и довольно кивнул. После чего быстро вышел.

Хана сидела красная от смущения. Наконец мать мальчика заметила пояс на ней, кивнула и приветливо улыбнулась. Женщина расстелила шкуры, готовя постели. Хана касалась шелка, когда думала, что мать не смотрит на нее, и восторженно разглядывала яркие вихри узора. Темные тона служили фоном для красных и желтых цветков, от черных лоз с зелеными листьями было не оторвать глаз. Вышивка ручная, и Хана предположила, что это дело рук матери Алтана. О чем она думает сейчас, глядя на пояс, обвивающий талию Ханы?

В ту ночь впервые сны Ханы посетила музыка. Пела отцовская цитра, смеялась мать, а сама она босиком танцевала с сестрой в их тесном домике. Все было так реально – жар очага, пение отца, перебор струн, Хана даже улавливала солоноватый запах моря, проникавший через открытые ставни. Она снова дома, будто и не покидала его, будто и не случалось с ней никакой беды. Держась с сестрой за руки, она запрокидывала голову и пела. Мать хлопала в ладоши, и Хане хотелось, чтобы танец длился вечность.

Невдалеке залаяла собака. Хана остановилась. Гулкий лай повторился трижды. Руки Ханы повисли вдоль тела, но этого никто не замечал. Веселье продолжалось, но без нее. Сестра кружила, как подхваченный бурей лист. Мать заходилась переливчатым радостным смехом. Хане не хотелось покидать их, но она отодвигалась все дальше и дальше. “Не останавливайся”, – попросила она, когда отец вдруг прекратил играть. В глазах его стояла горечь. Теперь она слышала только пение степных птиц. Хана заметалась на меховой подстилке и резко проснулась.

Сеул, декабрь 2011

В больничной палате все взгляды были прикованы к Эми, такое внимание тяготило. Эми хотелось лишь одного: чтобы ее поскорее отвезли к статуе.

– Я хочу пить, – сказала она, и Лейн вызвалась принести воды.

– Может, поспишь, мама? – спросила Джун Хви.

– Нет, у меня нет времени разлеживаться. Я должна увидеть статую.

– Но зачем именно сегодня? Отдохни, наберись немного сил, а через неделю мы отвезем тебя к статуе.

– Неделю?! – вскрикнула Эми. – У меня нет недели, как ты не понимаешь! – Она сбросила одеяло, собираясь встать.

– Стоп! – сказал сын, бросаясь к ней. – Ты никуда не пойдешь.

Эми замерла. Сейчас он удивительно походил на своего отца. Она смотрела на сына, пораженная внезапным сходством.

– Ты вылитый отец, – вырвалось у нее.

Сын осекся, лицо налилось гневом.

– За что ты его так ненавидишь?

У Эми было слишком много шрамов на сердце, а теперь она понимала, что и дети не избежали того же, как ни старалась она их уберечь. А эта поездка разбила в щепки дверь в ее прошлое.

– Мы не ладили с ним по многим причинам. Слишком долго рассказывать. Но это касается только нас.

– Он мертв, – тихо проговорил сын. – Он умер без малого пять лет назад. Ты не можешь простить покойника?

В комнате повисло тягостное напряжение. Вошедшая Лейн не знала, что делать – подать ли Эми стакан с водой или остаться у двери. Эми поманила ее, Лейн отдала ей стакан, и все смотрели, как Эми залпом его осушила. Когда она поставила стакан на прикроватный столик, сын взял ее за руку:

– Прошу тебя, ответь. В чем он так провинился? Я должен знать правду. Мы оба должны. – Он оглянулся на сестру.

Джун Хви встала рядом с братом, совсем как в детстве, и Эми видела перед собой двух маленьких детей, дороже которых для нее не было никого. Это из-за них она всю жизнь терпела свой несчастливый брак. Это они укрыли ее от прошлого. Да, она задолжала им правду, но как же страшно предъявить ее.