Однако у администрации были и реальные достижения. Главным образом в области экономики. Следует учитывать, что Воскобойнику и Каминскому пришлось воссоздавать жизнь округа практически с нуля. При отступлении Красной армии были взорваны Локотский спиртзавод, выпускавший ранее до 2000 декалитров ежедневно, сахарный комбинат, лесопильный завод, Дмитровский пищекомбинат и ряд других предприятий. И если спиртзавод удалось вновь ввести в строй довольно быстро, то сахарный комбинат пришлось перепрофилировать. На его территории открыли ряд мастерских, которые работали от мощностей восстановленных машин.[108]

Сельское хозяйство было переориентировано с колхозной системы на частное землевладение, что существенно увеличило популярность администрации. Земля передавалась «в вечное и наследственное пользование крестьянам». Была проведена (при участии военной администрации) аграрная реформа, с целью раздела колхозной земли, за исключением мест, где существование колхозов было оправдано местными условиями. Последнее особенно интересно, если учитывать, что немцы, как правило, стремились сохранять коллективные хозяйства. Отказ от коллективных хозяйств в пользу частного землевладения был предпринят рейхсминистерством восточных территорий 3 июня 1943 года. В декларации «О частной собственности на землю» объявлялся переход на хутора и отруба. Правда и здесь не обошлось без влияния тоталитарного мышления. Лучшие наделы выделялись административным работникам, сотрудникам полиции, бойцам и командирам РОНА.

Важную роль сыграл и процесс реституции. 23 июня 1942 года Каминский издал приказ № 185 (См. Приложение 2). Судя по всему, это был первый после окончания Гражданской войны опыт восстановления прав собственности. Подлежало безвозмездному возврату владельцам или их законным наследникам все конфискованное «с нечеловеческой жестокостью» при советской власти имущество. В случае, если постройки к тому времени были уничтожены, бывшие владельцы получали аналогичные строения из числа бывших колхозных, или же им бесплатно отпускался лесоматериал для строительства новых. Причем заготовка и доставка стройматериала производилась «за общественный счет», то есть уездного управления. Однако в опубликованном «разъяснении приказа» оговаривалось, что реституции не подлежат многоквартирные (две и более квартиры) дома, социальные объекты (школы, больницы, клубы), а также занятые армейскими частями. Также подчеркивалось, что ремонт возвращенной собственности должен производиться за счет владельца.

Одновременно семьи репрессированных («глава которых не вернулся из ссылки») получали скидки при налогообложении до 25%.,[109]

Следует отметить, что при выработке налогообложения не были приняты и законодательно утверждены штрафные санкции по отношению к неплательщикам налогов (наказания носили выборочный характер), а потому поставки нередко не выполнялись в полном объеме. Так, например, лидерами налогообложения по итогам 1942 года был поселок Первомайский Дмитровского района, выполнивший план по поставкам зерна на 73%, картофеля — на 80%, сена — на 85%, а мяса — на 48%. Поэтому неудивительно, что администрация вынуждена была прибегать к прямым реквизициям, которые, впрочем, не должны были превышать 50% от аналогичного объема, изымавшегося при советском режиме.

Также в сфере социальной жизни была восстановлена система выдачи пенсий и организована сеть домов для детей-сирот. Правда, возникли проблемы со здравоохранением. Округ, насчитывавший 9 больниц и 37 медпунктов, испытывал недостачу в профессиональных медицинских кадрах. 51 врач и 179 медсестер на почти полмиллиона человек. Последних было предписано брать на учет. Кроме того, жители ощущали дефицит в лекарствах (в отличие от соседних районов, в которых соответствующие поставки обеспечивались при помощи немецких госпиталей). Как следствие, пришлось прибегнуть к введению платных услуг. Правда, несмотря на все трудности, вспышки инфекционных заболеваний успешно купировались. И удалось не допустить их пандемии.

В целом же развитие частного хозяйства быстро дало положительные плоды. Если в октябре 1942 года на базаре в Локте торговля еще оставалась почти полностью меновая, что была вынуждена признать и официальная печать, то спустя месяц она уже стала денежной. Хотя, порядок, по утверждению Романа Редлиха, «был наш родной — советский».

Также мораль Локтя подрывалась и просачивающейся информацией о поражениях вермахта и все возрастающим движением Сопротивления. В лучших советских традициях, администрация Каминского боролась с ними поэтическими фельетонами:

В историографии и мемуарной литературе устоялось мнение, что Локотский район был свободен от партизан. Так, в частности, Иоахим Хоффманн писал, что «действуя в тылу 2-й немецкой танковой армии, бригада… полностью очистила от партизан обширную область Локоть между Курском и Орлом и установила там автономное правление». А Свен Стеенберг даже утверждал, что бригада Каминского вообще «не допускала их (партизан. — А. М.) в область, вплоть до отступления». По мнению ученого, территория Локтя «превратилась в пример того, что немцы могли добиться в занятых областях, без всякого труда с их стороны».[110] Об этом же писали Юрген Торвальд и Роман Редлих. На самом деле Каминский в основном «замкнул» на себя деятельность партизан, что создало в глазах немецкой администрации и для любого стороннего наблюдателя видимость отсутствия террора и диверсий[111].

На раннем этапе, в период руководства округа Воскобойником, коллаборантам удалось провести несколько превентивных операций. Как правило, при помощи создания ложных партизанских отрядов полицейские нейтрализовывали части лесных солдат и выявляли сочувствовавших им в деревнях и селах. Немцы отмечали, что «в тактике РОНА в партизанской войне помимо прочего были одиночные бойцы или маленькие группы в занятом партизанами лесу. Эти псевдопартизаны устанавливали связь с партизанскими отрядами, чтобы разведать лагерь, места высадки десанта, планы, брать в плен партизанских курьеров, посты и дозоры. Часто человек от Каминского в течение дня и ночи ждал у маленького костерка посреди леса, пока к нему присоединялся партизан с целью дальнейшей разведки, он его брал в плен или, в крайнем случае, убивал». Одновременно Воскобойником была предпринята попытка переманить на свою сторону часть сил Сопротивления (см. Приложение 3). Казалось бы, слова приказа обер-бургомистра о том, что в случае сдачи, «опасность может грозить только самым злонамеренным представителям партийного и советского аппарата», перечеркивают весь смысл данного обращения. Однако по справедливому замечанию историка Игоря Ермолова, «приказ был рассчитан в основном на примкнувших к партизанам красноармейцев из Брянского котла…[112] а также ушедших в леса мирных жителей». И действительно, обращение возымело действие. Есть версия, что именно массовое дезертирство народных мстителей подтолкнуло руководство партизан к решению спланировать операцию по уничтожению локотской администрации, в ходе проведения которой и погиб Воскобойник.