– Нам надо идти. Немедленно!

– Но Ларк! Я должна спасти ее! – Лэчлэн прижимает мою голову к своей груди и крепко обнимает меня.

– Ее больше нет, Рауэн. Ее больше нет.

Мой крик разносится над раскаленными дюнами. Я продираюсь к тому месту, где видела Ларк в последний раз, когда она уверила меня, что с ней все в порядке, что мне нужно спасать Эша. Зачем я послушала ее? Почему Лэчлэн не пришел раньше? Я, пошатываясь, встаю на ноги и пробегаю оставшуюся часть пути. Лэчлэн что-то кричит мне вслед, но я не слышу, что он говорит. Не хочу слышать. Мое сердце разбито.

Я вцепляюсь в нанопесок. Мои колени медленно погружаются в хищные гранулы, но мне все равно. Я ищу хотя бы один локон сиреневых волос, что угодно, за что я могу схватиться, чтобы спасти ее.

Но ничего нет.

Мои вопли слышны повсюду, и детектор движения по-прежнему пищит, словно тоже оплакивает Ларк. Меня хватают за талию, и Лэчлэн отрывает меня от земли. Я вишу в воздухе.

– Нам нужно спасти ее! Я должна откопать ее!

Но нанопесок почти окружил нас. Одной рукой Лэчлэн поддерживает Эша, другой тащит меня, пинающуюся, захлебывающуюся в слезах, зовущую свою ушедшую подругу. Мою ушедшую любовь.

К тому времени, когда мы уходим достаточно далеко, чтобы оказаться в безопасности хотя бы на несколько минут, Лэчлэн практически тащит нас обоих. Эш почти выбился из сил. Скорбь истощает меня, и я понимаю, что сейчас не время оплакивать Ларк. Дыхание Эша прерывисто, и его лицо под маской бледное. Какая же я дура, что поверила в то, что он поправился. Благотворная камфора в воздухе Подполья могла облегчать его дыхание, но проблемы с легкими у него были еще до его рождения – когда отец пытался убить меня в утробе – вылечить их полностью невозможно. Перегрузка и жара обострили симптомы. Такого приступа с ним прежде не случалось.

– Нам придется нести его, – говорю я, когда Лэчлэн выпускает меня. – Быстрее! Ему нужна помощь!

Сейчас мне хочется свернуться в клубок и плакать, пока я не выдохнусь, но мне приходится собрать всю волю в кулак. Я не могу потерять их обоих.

Эш на коленях, он отрывисто хватает воздух так неглубоко, что я почти не вижу, как поднимается его грудная клетка. Жар проникает сквозь наши костюмы. Даже когда мы в них, температура не меньше 120 градусов. Снаружи должно быть гораздо выше. Мы не можем больше ждать.

– Я возьму его за ноги, – предлагаю я, но Лэчлэн отталкивает меня и, не говоря больше ни слова, опускается на колени перед Эшем и взваливает его на плечо, так что его руки и ноги болтаются по сторонам. Не очень достойно выглядит и наверняка неудобно, но Эш не возражает. Он бессильно свисает, покачиваясь подозрительно безжизненно.

– Мне знакомы эти симптомы, – говорю я Лэчлэну.

– Мне тоже. Он выглядел так же в ту ночь, когда мы спасали его. В ту ночь, когда я потерял тебя.

Он задыхается, и пот течет градом. Как долго он пробыл в пустыне? Добрался ли он до леса? Не время спрашивать. Чтобы идти вперед, мне нельзя сбиваться с дыхания. Даже когда меня несколько часов преследовали по улицам Эдема, я не чувствовала себя такой измотанной, совершенно выдохшейся. Нещадный жар иссушает мою силу, мою волю.

Даже слезы, которые капают у меня из глаз, закипают, когда бегут по щекам.

Наконец мы добираемся до тени гигантского искусственного дерева. Разительная перемена. Как только мы пересекаем песчаную границу, в тот же миг температура спадает вполовину. Мимолетное облегчение, когда грудь омывает долгожданная прохлада, а со спины все еще печет немыслимая жара. Теперь мы спасены, мы в прохладе.

Лэчлэн валится на колени, и я подхватываю голову Эша, когда он падает на землю. Лэчлэн стремительно срывает с него защитную маску, а я нащупываю пульс брата. Слабый, но стабильный. Его легкие воспалились настолько, что заполняются мокротой. Он привык к этому и к тому, что подвержен инфекциям, но это крайне медленный и хронический процесс. При таких симптомах мы могли бы вовремя оказать ему помощь. Но нынешнее состояние близко к астме, что значительно ухудшает ситуацию. Во время особо сильных приступов его глотка отекает, как при аллергических реакциях. Судя по клокочущему звуку при вдохе, его дыхательное горло сжимается.

Если оно закроется полностью, он не сможет дышать.

Я стягиваю оставшуюся часть костюма и ощупываю его карманы.

– Где твой ингалятор?

Он молчит.

– В Подполье трудно достать медикаменты, – объясняет Лэчлэн. – Ингалятор закончился пару недель назад, но, когда я предложил ему украсть другой, он сказал, что ингалятор ему больше не нужен. Он отлично дышал там, внизу.

Веки Эша с трепетом открываются.

– Не должны… были… приходить… – еле выговаривает он, затем он заходится в кашле и его глаза закатываются.

– Не уходи, Эш. Сделай упражнения для дыхания. Ты помнишь?

Я пытаюсь сделать их вместе с ним, осторожное контролируемое дыхание, которое позволило бы ему выиграть немного времени, случись приступ дома. Но теперь каждый мой вздох угрожает перерасти в рыдание. У Эша дела обстоят не лучше. Тем более я не знаю, поможет ли это. Дома дыхательные упражнения помогали ему, пока он не вдыхал из ингалятора в несложном случае или пока ему не делали укол, если ему требовались более серьезные лекарства. После приема лекарств приступ всегда прекращался. Но сейчас ему может потребоваться интубация или…

Нет, даже думать об этом не хочу.

Его глаза закрыты, но он слышит меня, потому что он пытается приноровиться к моему дыханию. Я полной грудью вдыхаю прохладный воздух, но ему в легкие попадает гораздо меньше. Жаль, я не могу дышать за него.

Святая Земля, только не оба! Даже ради леса, который, может быть, всего лишь плод моего воображения. Это я виновата…

– Флейм сможет ему помочь? – спрашиваю я, когда стягиваю свой защитный костюм и затем то, что оставалось на Эше.

– Она спасала его раньше, – говорит Лэчлэн. – Но только в самых критических ситуациях. Она спец по нервам и мозгам, чипам и проводам. Это не ее область.

– Оставьте… меня… – еле слышно произносит Эш.

Мы игнорируем его слова.

– Мы сможет доставить его в Подполье? – спрашиваю я.

Лэчлэн качает головой.

– Слишком далеко, да и если нести человека без сознания по улицам или в автолупе – это будет бросаться в глаза. Но тут недалеко есть место, куда мы можем пойти. Если оно все еще существует, конечно.

С видимым усилием он взваливает Эша себе на плечо, и мы идем через фальшивый лес. Мы тратим гораздо больше усилий, и я проливаю гораздо больше слез, чем рассчитывала, когда мы проносим Эша через завалы Стены отречений. Эш потерял сознание. Я целую его в бесчувственную щеку, с трепетом ощущая кожей его почти незаметное дыхание. Он едва держится.