— Как тебе?

— Красиво, — без особого интереса отозвался Фабиан.

Он ждал меня в прихожей. Я сломила его сопротивление и заставила переодеться в единственную рубашку, но снять с него бейсболку мне не удалось.

Мы прошли по холоду через общий двор под звуки взрывающихся петард. Гун-Бритт приветствовала нас объятиями и бокалами с игристым вином. Ула, Бьянка и Микки уже были на месте нарядно одетыми.

— Жаль, что Петер не смог прийти, — произнесла Гун-Бритт.

Это услышал Ула.

— Его что, не будет?

У него был такой довольный вид, что даже Бьянка заметила.

— Его вызвали на работу, — объяснила я.

Я соврала. Правда заключалась в том, что мне сорок, но я не способна на нормальные отношения. Что тут сказать? Вся осень прошла как на качелях. Сегодня мы с Петером ссорились, кричали и швыряли друг в друга то, что попадало под руку. А назавтра вокруг уже летали бабочки, начинались мольбы о прощении, примирительный секс и мечты о будущем.

Перед Рождеством он начал вопить, что я купила Фабиану слишком дорогие подарки, и я его выгнала, не помню в который раз.

Но сейчас я хотя бы не боялась, что он меня опозорит. Никто не жаждал на новогодней вечеринке повторения моего сорокалетия.

— За уходящий! — Микки поднял бокал с игристым вином.

— И за наступающий, — сказала я и улыбнулась.

После ужина Оке пригласил всех к столу, уставленному напитками. Я продолжала пить вино, а Ула и Микки вели себя как маленькие дети в кондитерской, очень скоро «поплыли» и начали громко смеяться.

— Можно я пойду домой? — спросил Фабиан. — Ты же обещала!

Я разрешила, но сказала, что он должен поблагодарить Гун-Бритт и Оке. Жаль, конечно, что мой мальчик вырос и все это его больше не интересует, но я помню себя в этом возрасте. По воле отца я тоже часто мучилась на таких вот жутких взрослых сборищах. Сидевшая рядом Бьянка внимательно посмотрела вслед уходящему Фабиану. Разговор между нами не клеился, но я не оставляла попыток найти подходящую тему.

— Я так довольна практикой в детском саду. Там действительно очень интересно. Дети просто замечательные.

Я ничего не преувеличила. Новая работа мне нравилась.

— Это хорошо, — сдержанно ответила Бьянка и зевнула, прикрывшись рукой.

Я думала, как бы продолжить разговор, но Бьянка повернулась к Вильяму, который сидел с другой стороны от нее. Я сделала что-то не то или она просто не в духе? С тех пор как Бьянка начала работать в риелторской фирме при банке, она много общается с Улой. Может, это он наговорил обо мне гадостей? Ничуть не удивлюсь.

— Ула, а у тебя теперь как? — спросил Оке, в который раз уже подливая Уле в бокал. — Ты все еще на больничном?

— Работаю на полставки, — ответил Ула. — Врачи говорят, что у меня ПТСР.

— ПТСР? А что это? — спросил Оке.

— П-Т-С-Р, — тщательно выговорил по буквам Ула, — посттравматическое стрессовое расстройство.

— Довольно распространенное среди участников военных действий, — добавил Микки.

— Ой, да как послушаешь этих врачей! — махнул рукой Ула и отпил из бокала. — Взяли моду придумывать всякие сокращения.

— Господи, столько неприятностей, и все из-за этого ограбления? — удивилась Гун-Бритт, которая все время бегала туда-сюда, как официантка.

— А что тут странного? — отозвался Ула. — Идешь в зал, тренируешься, выходишь, и на тебя накидываются два головореза! Понятно, что такое бесследно не проходит.

— Но ведь это случилось уже довольно давно, — заметил Оке.

— Я начал было работать как раньше, — сказал Ула, — и не особенно обо всем этом думал, но потом неожиданно страх вернулся. Я всегда был интровертом, но сейчас мне трудно оставаться в одиночестве.

Поэтому-то он и ходит за Бьянкой по пятам. Чувствует себя одиноким, неприкаянным.

— Плохо бывает всем, это неизбежно, и надо уметь с этим жить, — сказала Бьянка, глядя на Улу. — Настоящие мужчины не позволяют себе слабость.

А она хорошо информирована. Со мной Ула никогда ничего подобного не обсуждал.

— Их ведь почти сразу нашла полиция? — спросил Микки.

Ула принялся вертеть в руках бокал:

— Да, но потом расследование забуксовало. Все тянется ужасно медленно.

— Прошло уже больше года, — заметила я.

Ула выглядел раздраженным.

— Ну да, через три недели суд.

Я тайком наблюдала за ним. Мне не нравилось выражение его глаз, когда он смотрел на Бьянку. Странно, что она до сих пор его не раскусила.

— Надеюсь, они получат по заслугам, — сказал Оке.

Ула со вздохом отставил бокал в сторону:

— Не получат. Им всего по семнадцать.

— Шведская исправительная система — это карикатура, — заявил Оке.

Бьянка вставила что-то в духе, мол, эти парни должны сделать выводы из случившегося и бросить свои преступные дела. И я ее поддержала.

— Надежда умирает последней, — вздохнул Ула.

— Вы будете выступать на суде свидетелем? — спросил у него Микки.

Что-то мне подсказывало, что ответ Микки знал. И спросил специально.

— Нет, — ответил Ула.

— Что? Вы не будете свидетельствовать? — удивился Оке.

— Не буду. — Уле стало явно не по себе. — Пострадавших по меньшей мере десять человек, так что там найдется кому выступить.

— Вам не разрешают выступить со свидетельскими показаниями? — спросила Гун-Бритт.

— Вы же их узнали? — добавил Микки. — Вы были на опознании и указали на них, так ведь?

— Да, так. — Ула закусил нижнюю губу. — Но сидеть напротив них в суде — совсем другое дело. Врачи говорят, что это может повредить процессу лечения.

Он боялся. Это было очевидно.

— Конечно, давать свидетельские показания очень тяжело, — сказала Бьянка, и я кивнула в знак поддержки.

— Но наша судебная система основывается на свидетельских показаниях, люди рассказывают то, что знают, — сказал Микки. — Что, если все жертвы преступлений будут рассуждать так же, как Ула? Понятно, что это неприятный опыт, но…

— Их все равно не накажут, — сказал Ула, — просто пошлют к какой-нибудь тете из социальной службы. «Бедный мальчик, у него было тяжелое детство». А я могу потом в любой момент столкнуться с ними в городе.

— Я вас понимаю, — сказал Оке.

Но Микки не сдавался. Он словно решил прижать Улу к стенке. Возможно, его раздражало, что Бьянка проводит с Улой так много времени.

— Я считаю, что долг каждого гражданина — помогать правосудию, — заявил он.