Понедельник, 16 октября 2017 года

Полная тишина. Во мне словно погас свет. Сирены, грохот, паника, гнев, отчаяние — все исчезло, обратившись в ничто.

Я иду во тьму.

Мои дети рядом, я слышу их плач. Держу в руках их ручки, но знаю, что этого недостаточно. Ничего и никогда больше не будет достаточным.

Человек — это «тогда», «сейчас» и «потом». Но если больше ничего не ждет впереди, если «сейчас» — пустота, что остается? Память и история. Говорят, что человек живет, пока о нем помнят, но всем известно, как бесповоротна смерть и как быстро блекнут воспоминания.

Я вижу твое лицо, но оно не твое.

Твое сердце бьется, я чувствую вибрацию под рукой, но тебя больше нет. Ты оставила нас.

Это самый долгий миг нашей жизни. Белла и Вильям крепко держат меня за руку, и никто из нас не хочет первым разжать ладонь.

Скоро твое сердце будет биться в чужом теле. Ариф говорит, что твои органы смогут спасти несколько жизней. Наверное, это должно утешать, но во тьме нет ничего, кроме тьмы.

Лучше бы было больно, тогда я мог бы хотя бы не покоряться.

— Хотите, я позвоню священнику нашей больницы? — спрашивает доктор Ариф.

— Что он может сделать?

Не нужно никаких священников. Мой бог не отнимает у маленьких детей их мать.

Кто-то зажигает на столе свечу. Пламя освещает твои красивые волосы, разметанные на подушке, ямочки на щеках, родинку и тонкие губы.

Я пытаюсь встать, но ноги отяжелели, и тело не подчиняется мне.

— Не покидай меня, любимая, — шепчу я.

Белла хватает тебя за руку:

— Проснись! Проснись, мама!

Сиенна уводит детей, я беру тебя за руку, Ариф спрашивает, готов ли я.

Разве можно быть к этому готовым?! Человек не способен подготовиться к этому.

— Вы готовы?

Я никогда не буду готов.

— Я люблю тебя, — произношу я.

Последний поцелуй.

«Навсегда».

Навсегда обрывается здесь.

До катастрофы

Зима 2016 года

Я вытащил из кладовки коробку с рождественскими украшениями, развесил звезды и проверил подсвечники. Когда в дом влетела запыхавшаяся Бьянка, дети играли с фигурками из рождественского вертепа, которые перешли мне от родителей.

— Прости, я опоздала?

Быстрый поцелуй, и Бьянка уже обнимает Вильяма, по воле которого три волхва только что отдубасили посохами Иосифа и младенца Иисуса.

— Смотри, мама, летающий ослик, — сказала Белла.

Бьянка неискренне рассмеялась.

— Вот сейчас я действительно в ярости, — шепотом сообщила она мне.

Я отложил в сторону бумажную звезду, которую никак не удавалось приклеить на оконное стекло.

— Ты же знаешь, тут до нас жил Бенгт, — начала Бьянка.

— Да, и что?

— У него была внучка Элис, которую ему иногда привозили, чтобы он за ней присматривал. И знаешь, Фабиан называл Бенгта дедушкой и сутками торчал у него.

Похоже, это была версия Гун-Бритт и Оке, но возражать в любом случае не хотелось.

— В итоге все закончилось тем, что Фабиан дал волю рукам. Они купались вместе с Элис в надувном бассейне, и Фабиан вдруг сунул пальцы ей во влагалище.

У меня свело живот.

— Где ты это услышала?

— Не важно. Дочь Бенгта просто с ума сошла. И ее можно понять. Она заявила в полицию, но общаться с Жаклин и мальчишкой Бенгт все равно не прекратил. И в конце концов дочь порвала с отцом все отношения.

Я подумал о Белле.

— Когда это было? Сколько лет было Фабиану?

— Когда он учинил этот разврат с девочкой? — с вызовом спросила Бьянка. — Восемь или девять. Полиция передала дело социальным службам.

— Беллу нельзя оставлять с Фабианом наедине, — сказал я.

Его жалко, конечно, но доверять ему нельзя. Когда дело касается Беллы, я не готов допустить ни малейшего риска.

— Ула считает, что мы должны поговорить с директором садика или заявить в отдел дошкольного образования мэрии, — сказала Бьянка. — Жаклин не должна работать с детьми.

Это звучало категорично. И не вполне логично.

— Но она вряд ли как-то содействовала тому, что произошло.

— Она несет ответственность за это, — возразила Бьянка. — Восьмилетний ребенок должен понимать, что нельзя так трогать девочку. Прекрати ее защищать.

— Я никого не защищаю.

Я сомневаюсь, что мир черно-белый. А с Фабианом Селандером всегда все непросто.

— Тебе тоже лучше поговорить с директором, — сказала Бьянка, — пусть у тебя заберут это наставничество. Оно мне очень не нравится.

Она, пожалуй, права, это была плохая идея. Между нами и Жаклин с Фабианом должна быть дистанция. С другой стороны, мне было жаль, потому что Фабиан действительно доверял мне. Если рядом с ним не останется вообще ни одного взрослого, станет только хуже.

— Я считаю, что мы должны поговорить об этом с Беллой и Вильямом, — предложила Бьянка.

К этой идее я отнесся скептически, но спорить не хотел, и вскоре наши дети уже сидели на диване с испуганными лицами.

— Вы же знаете, что нельзя прикасаться к чужому телу, — сказала Бьянка.

Щеки у нее покраснели, и она явно ждала, что я ей помогу.

«Стоп! Тебе нет дела до моего тела!» — подсказал я. Эта тема уже обсуждалась у них в садике. Белла вспомнила и улыбнулась.

— Твое тело — твое дело, — сказала Бьянка, — никому не разрешается его трогать.

Неужели действительно есть необходимость все это с ними обсуждать? Дети выглядели растерянно.

— А если я хочу, чтобы его кто-нибудь потрогал? — спросила Белла.

Бьянка поджала губы и умоляюще посмотрела на меня.

— Есть некоторые места, которые никто не должен трогать, — сказал я. — Не важно, хочешь ты или нет.

— Какие места?

— Ну, между ног.

— Что? — захохотала Белла.

А Бьянка показала:

— Например, это.

— Письку?

— Именно.

— А у Вильяма нет письки, у него писюн, — сообщила Белла.

— И писюн Вильяма тоже никто не должен трогать, — сказала Бьянка.

— И мою письку тоже никто не должен трогать, — радостно сказала Белла.

— Совершенно верно.