Перед отъездом Гордиевского из Москвы его посвятили в подробности операции «РЯН». Когда в МИ-6 узнали об этой масштабной политической инициативе, эксперты-советологи из Сенчури-хаус поначалу отнеслись к услышанному скептически. Неужели геронтократам из Кремля западная мораль видится в настолько кривом зеркале, что они поверили, будто Америка и НАТО способны напасть первыми? Наверное, все это просто паникерские бредни какого-то выжившего из ума старика-кагэбэшника? Или, того хуже, намеренная «утка», распускаемая в целях дезинформации, — чтобы заставить Запад дать задний ход и свернуть наращивание военной мощи? Разведсообщество погрузилось в сомнения. Джеймс Спунер терялся в догадках: неужели Центр действительно «настолько оторван от реальности»?

Но в ноябре 1982 года Леонид Брежнев умер, и его место занял Андропов. Впервые должность генерального секретаря КПСС досталась бывшему руководителю КГБ. Вскоре все резидентуры были извещены о том, что «РЯН» теперь «приобрела особенно большое значение» и что ей «присвоена степень особенной срочности». В Лондон пришла телеграмма на имя Аркадия Гука (точнее, на его вымышленную фамилию Ермаков) с пометкой «только лично» и «совершенно секретно». Гордиевский тайно вынес эту телеграмму из посольства, сунув к себе в карман, и передал Спунеру.

Документ под названием «Постоянно действующее задание по выявлению подготовки НАТО к ракетно-ядерному нападению на СССР» был детальным планом «РЯН», где подробно расписывались различные признаки, способные предупредить КГБ о подготовке Западом нападения. Эта ориентировка служила доказательством того, что советские страхи перед упреждающим ударом противника не были выдумкой, а, напротив, пустили глубокие корни и продолжали разрастаться. Там говорилось: «Цель ПДЗ — обеспечить систематическую работу резидентуры по вскрытию планов подготовки главного противника к „РЯН“ и организацию постоянного слежения за признаками принятия им решения о применении ядерного оружия против СССР и осуществления непосредственной подготовки к ракетно-ядерному удару». В документе приводилось двадцать индикаторов вероятного нападения — от логически обоснованных до самых нелепых. Сотрудникам КГБ предписывалось внимательно наблюдать за «кругом лиц, принимающих решение по ядерному вопросу», к которым почему-то причислялись церковные иерархи и главные банкиры. Пристально наблюдать следовало и за зданиями, в которых могло приниматься такое решение, а также за хранилищами ядерного оружия, военными базами и объектами, маршрутами эвакуации и бомбоубежищами. В срочном порядке предписывалось вербовать агентов в правительственных, военных, разведывательных кругах и в организациях гражданской обороны. Сотрудникам даже предлагалось подсчитывать количество окон, освещенных по ночам в главных правительственных зданиях: ведь чиновники, готовясь к нанесению удара, наверняка засиживались бы за работой допоздна. Подсчету подлежало и количество автомобилей на правительственных стоянках: например, внезапный спрос на парковочные места при Министерстве обороны явно указывал бы на то, что там ведется усиленная подготовка к нападению. Еще следовало наблюдать за больницами, поскольку враг, ожидая возмездия за свой упреждающий удар, принялся бы заранее готовиться к приему большого количества раненых. Не меньшего внимания заслуживали бойни: если бы количество забиваемого скота вдруг резко увеличилось, это могло бы означать, что Запад принялся активно запасать тушенку в преддверии Армагеддона.

Самым странным пунктом было требование следить за «количеством крови, хранящимся в банках крови», и сразу же докладывать, если правительство начинает скупать запасы крови и делать запасы плазмы. «Важным признаком начала подготовки к РЯН могут быть усиленные закупки крови у доноров и рост цен на нее… Установить местонахождение нескольких тысяч пунктов приема донорской крови, выяснить цену на кровь и фиксировать любые изменения. В случае неожиданного резкого роста числа донорских пунктов и роста цен на кровь немедленно докладывайте в Центр».

На Западе, конечно же, кровь сдают обычные добровольцы. Единственная «плата» за кровь — это печенье, иногда еще чашка чая. Однако в Кремле были уверены, что капитализм насквозь пропитал западную жизнь своей отравой, и нисколько не сомневались, что так называемый банк крови — это и впрямь настоящий банк, где человеческая кровь покупается и продается. И никто в многочисленных резидентурах КГБ даже не осмелился обратить внимание руководства на эту элементарную ошибку. В построенной на страхе иерархической организации привлечь внимание к глупости начальника было еще опаснее, чем обнаружить собственное невежество.

У Гордиевского и его коллег этот странный перечень требований с самого начала вызвал усмешки: операция «РЯН» показалась им всего лишь очередным примером бессмысленного и надуманного бумаготворчества, каким славился плохо информированный Центр. Более опытные и искушенные кагэбэшники знали, что на Западе никто не хочет ядерной войны и, конечно же, НАТО и США не готовят никакого внезапного нападения на СССР. Даже Гук «лишь на словах внимал распоряжениям из Центра», а сам считал их «нелепыми». Но в мире советской разведки тяга к повиновению брала верх над здравым смыслом, и в резидентурах КГБ, разбросанных по разным концам света, принялись усердно искать улики, указывающие на наличие враждебных планов. И — кто бы сомневался! — находить их. Поведение почти всех людей, если присмотреться особенно внимательно, способно вызвать подозрение: тут может сгодиться и свет, оставленный в каком-либо из кабинетов Министерства иностранных дел, и недостаток парковочных мест возле Министерства обороны, и агрессивные высказывания какого-нибудь епископа. Постепенно накапливаясь, «данные» о несуществующем плане нападения на СССР как будто подтверждали опасения, уже имевшиеся у Кремля, обостряли паранойю, царившую в Центре, и создавали спрос на всё новые доказательства. Так мифы поддерживают сами себя. Гордиевский писал позднее, что из-за запуска операции «РЯН» была создана «система весьма порочная для сбора секретной информации и анализа происходящих событий, вследствие чего и зарубежные отделения КГБ, сознавая, чего от них ждет Центр, стали забрасывать Москву тревожными сообщениями, которым сами не верили».

За следующие месяцы операция «РЯН» сделалась главной и единственной заботой КГБ. Между тем риторика администрации Рейгана только подкрепляла уверенность Кремля в том, что Америка встала на путь агрессии, ведущий к односторонней ядерной войне. В начале 1983 года Рейган заклеймил Советский Союз, назвав его «империей зла». Советские страхи возрастали и из-за предстоявшего вскоре развертывания баллистических ракет средней дальности «Першинг-2» в Западной Германии. Это оружие обладало «сверхвнезапным потенциалом первого удара» и могло без предупреждения, всего за четыре минуты, обрушиться на советские мишени — в том числе на пусковые шахты ракет. Подлетное время «Першинг-2» до Москвы оценивалось в шесть минут. Если бы КГБ удалось подать предупредительный сигнал о нападении, у Москвы появилось бы «достаточно времени, чтобы… предпринять ответные меры» — иными словами, нанести упреждающий удар. Однако в марте Рональд Рейган публично объявил о разработке программы, которая грозила свести на нет любые надежды на возможность упреждающих действий: американская Стратегическая оборонная инициатива (СОИ), которую немедленно окрестили «Звездными войнами», предусматривала применение спутников и элементов космического базирования для создания щита, способного перехватывать и уничтожать любые советские ядерные ракеты. СОИ могла бы сделать Запад неуязвимым и позволить США наносить удары, не боясь возмездия. Андропов гневно обвинил Вашингтон в «вынашивании новых планов по развязыванию ядерной войны лучшими средствами в надежде выйти из нее победителем». И вынес вердикт: «Действия Вашингтона ставят под угрозу весь мир». В итоге операцию «РЯН» расширили: ведь, по мнению Андропова и послушных ему исполнителей из КГБ, речь шла ни много ни мало о выживании Советского Союза.