Вероника несколько недель рыскала по Западному Лондону с бестолковыми маклерами, прежде чем подыскала подходящую явочную квартиру. Двухкомнатная квартира на четвертом этаже нового дома была отгорожена от проезжей части рядом деревьев. Выход из подземной парковки вел прямо в здание: если бы кто-то пытался следовать за Гордиевским, он увидел бы, как его машина подъезжает к дому, но не понял бы, в какую квартиру он поднимается. Ворота из садика за домом выходили в переулок, а значит, они могли использоваться как аварийный выход: дом можно было покинуть с тыла и доехать оттуда до Кенсингтон-Пэлас-Гарденс. Явочная квартира находилась достаточно далеко от советского посольства, чтобы на Гордиевского не натыкались здесь случайно его коллеги по КГБ, и в то же время достаточно близко, чтобы у него было время приехать сюда, припарковаться, встретиться с куратором и успеть вернуться на Кенсингтон-Пэлас-Гарденс, уложившись в два часа. Поблизости имелся гастроном — туда удобно было ходить за закусками для подкрепления сил. Прайс твердо решила: «Там должна быть приятная атмосфера, даже легкий шик. Какая-нибудь обшарпанная дыра в Брикстоне нам не подходит». Явочная квартира была со вкусом обставлена современной мебелью. И, конечно же, напичкана подслушивающей аппаратурой.

Как только они расположились в гостиной, Прайс принялась хлопотать вокруг стола, расставляя все для чаепития. В КГБ женщин среди старших сотрудников практически не было, и Гордиевский смотрел на Прайс с интересом и восхищением. «Олег сразу проникся к ней симпатией, — вспоминал потом Гаскотт. — Он вообще хорошо разбирался в женщинах». А еще это стало первым в его жизни настоящим английским чаепитием. Прайс, как многие люди, принадлежавшие к ее поколению и сословию, видела в чаепитии священный патриотический ритуал. Гаскотт представил ее Гордиевскому как Джоан. По замечанию Олега, ее лицо, «казалось, олицетворя[ло] такие исконные свойства английского характера, как благопристойность и гордость».

Гаскотт в общих чертах обрисовал план действий: если Олега это устроит, он будет встречаться со своими кураторами из МИ-6 раз в месяц, в обеденное время, здесь, на явочной квартире. В обеденный перерыв кагэбэшники из резидентуры уходили потчевать ресторанными блюдами и выпивкой своих агентов (хотя чаще всего — самих себя). В эти часы отсутствие Гордиевского не должно было ни у кого вызвать вопросов.

Затем Гаскотт выдал Гордиевскому ключ от дома между Кенсингтон-Хай-стрит и Холланд-парком. Это было убежище — место, где он мог бы залечь на дно (с семьей или один) в случае, если вдруг почувствовал бы себя в опасности. Если ему понадобится отменить встречу или срочно увидеться с сотрудником МИ-6 или если ему потребуется какая-либо срочная помощь, он может звонить по тому же номеру, который он набирал по прибытии в Англию. Коммутатор обслуживается круглосуточно, и оператор перенаправит звонок дежурному сотруднику.

Гаскотт предложил и одно более значимое средство подстраховки. План побега из Москвы — операция «Пимлико» — останется в действии, даже пока Гордиевский будет находиться в Лондоне. КГБ не скупился на отпуска: сотрудники обычно получали ежегодный четырехнедельный отпуск зимой и до шести недель отдыха летом. А еще Гордиевского в любой момент могли вызвать без какого-либо предупреждения. Всякий раз, когда он будет приезжать в Москву, сотрудники МИ-6 будут, как и раньше, приходить к магазину «Хлеб» на Кутузовском проспекте и к Центральному рынку и проверять, не стоит ли там человек с пакетом от Safeway. Они будут приходить туда даже тогда, когда Гордиевского не будет в стране. КГБ пристально наблюдал за всеми британскими дипломатами в Москве и прослушивал их квартиры, а за их перемещениями велась слежка с верхнего этажа гостиницы «Украина» и с крыши многоквартирного дома, где жили иностранцы. Таким образом, любое отклонение от заведенного порядка могло бы броситься в глаза: если бы британцы регулярно показывались возле булочной, пока Гордиевский находился бы в Москве, и прекращали бы делать это, когда он уезжал бы, а потом снова объявлялись бы после его возвращения, эту закономерность могли бы выявить. Поэтому в течение нескольких недель до и после приезда Гордиевского МИ-6 будет отправлять сотрудников к условленным местам. Строгий профессионализм требовал, чтобы операция «Пимлико» длилась многие месяцы, даже годы.

Дело перешло на новый этап, и ему присвоили новое кодовое название: Санбим стал Ноктоном (по названию деревушки в Линкольншире).

В МИ-6 еще никогда не курировали шпиона из КГБ, который жил бы в Лондоне, и эта необычная ситуация порождала новые загвоздки. Не в последнюю очередь речь шла об угрозе, исходившей от братского ведомства — МИ-5. Служба безопасности отвечала за наблюдение за всеми потенциальными сотрудниками КГБ в Лондоне. Если бы в Отделе А4 — ведавшей надзором команде МИ-5, известной как «дозорные», — заметили, что Гордиевский ездит на тайные встречи в подозрительном месте в Бейсуотере, они бы наверняка затеяли расследование. Однако прямое указание освободить Гордиевского от всякого надзора ясно указывало бы на то, что он находится под защитой. В обоих случаях безопасность его дела попадала бы под большой вопрос. В Британии ни одно дело подобной важности нельзя было бы вести, не ставя в известность службу безопасности. Поэтому было принято решение вести дело Гордиевского совместно с МИ-5 и ознакомить с ним нескольких старших сотрудников, в том числе генерального директора: таким образом, в МИ-6 будут знать, в какое время Гордиевский находится под надзором, и не назначать тайных встреч в те часы, когда за ним наблюдают «дозорные».

Это сотрудничество между МИ-5 и МИ-6 стало беспрецедентным. Две ветви британской разведки далеко не всегда приходили к взаимопониманию — что, пожалуй, неудивительно, ведь ловить шпионов и курировать их — две разные задачи, редко совместимые, изредка пересекающиеся и периодически вступающие в конфликт. В двух этих разведывательных организациях издавна установились свои традиции, кодексы поведения и методы работы. В сознание их сотрудников глубоко въелось соперничество, порой они действовали наперекор друг другу. Так исторически сложилось, что кое-кто в МИ-6 смотрел на ведомство внутренней безопасности свысока — просто как на полицейское подразделение, лишенное воображения и энергии; в МИ-5 же, в свой черед, обычно относились к сотрудникам внешней разведки из МИ-6 как к прибабахнутым школярам-авантюристам. И те, и другие считали соперников слишком болтливыми. Предпринятое МИ-у длительное расследование в отношении сотрудника МИ-6 Кима Филби усилило взаимную подозрительность, превратив ее в откровенную враждебность. Однако над задачами операции «Ноктон» обеим службам предстояло работать в тандеме: МИ-6 бралась опекать Гордиевского изо дня в день, а нескольким сотрудникам МИ-5, которых должны были держать в курсе событий, предстояло обеспечивать безопасность дела со своей стороны. Решение расширить круг лиц, посвященных в секрет, и распространить его за пределы МИ-6 ознаменовало своего рода разрыв с традицией, рискованный ход. Информация о Гордиевском, которой сообща владели МИ-6 и МИ-у, получила кодовое название «Лампада» (в греческой мифологии лампадами звались нимфы подземного мира). Внутри МИ-6 об операции «Ноктон» знала лишь горстка людей; еще меньше людей знало о «Лампаде» в МИ-у; круговая диаграмма Венна, на которой можно было бы показать множества сотрудников обоих ведомств, посвященных в детали обеих операций, охватывала не больше десяти-двенадцати человек.