Что же КГБ получал взамен? Гордиевский вспоминал: «Фут раскрывал своим кураторам всякую закрытую информацию о лейбористах[32]. Он рассказывал о том, кто из политиков и профсоюзных деятелей придерживается просоветских взглядов, даже подсказывал, кого из профсоюзного начальства имеет смысл задобрить путевкой в какой-нибудь санаторий на Черном море за советский счет. Кроме того, будучи одним из главных сторонников кампании за ядерное разоружение, Фут передавал все, что знал, о дебатах по поводу ядерного оружия. В свою очередь, КГБ подсовывал ему черновики статей, продвигавших идею разоружения Британии, для дальнейшей редактуры и публикации в Tribune: при этом их подлинный источник Фут, разумеется, не должен был раскрывать. В 1956 году, когда произошло советское вторжение в Венгрию, Фут не заявлял КГБ никаких протестов по этому поводу, а еще он довольно часто бывал в Советском Союзе, и ему оказывали прием на самом высшем уровне».

Фут был исключительно хорошо информирован. Он сообщал подробности, касавшиеся внутренних интриг среди самих лейбористов, а также отношения партии к различным горячим темам: к Вьетнамской войне, к военным и политическим последствиям убийства Кеннеди, к созданию на острове Диего-Гарсия военной базы США и к Женевской конференции 1954 года, созванной для улаживания серьезных проблем, какие породила Корейская война. Фут занимал уникальное положение, благодаря которому мог делиться с СССР своими политическими соображениями, и сам был восприимчив к советским идеям. Манипулировали им довольно тонко. «Майклу Футу обычно сообщали: „Мистер Фут, наши аналитики пришли к заключению, что публике было бы интересно узнать о том-то и о том-то“. А затем куратор говорил: „Я тут подготовил кое-какие материалы… возьмите их, используйте, если хотите“. Они обсуждали возможные будущие публикации — и в его газете, и в других». Никто никогда не признавался в том, что Фута пичкают грубой советской пропагандой.

Бут был особенным агентом, он выбивался из общего ряда и не попадал ни в одну из разработанных в КГБ категорий. Он не скрывал своих встреч с советскими чиновниками (хотя и не рекламировал их), а поскольку он был публичным лицом, эти встречи невозможно было устраивать тайком. Он помогал формировать общественное мнение, поэтому являлся не просто агентом (в узком шпионском смысле слова), а скорее агентом влияния (в специфическом смысле). Фут мог даже не знать о том, что КГБ числит его в агентах (согласно своей внутренней классификации). Он сохранял интеллектуальную независимость. Он не выдавал никаких государственных тайн (и в ту пору вообще не имел к ним доступа). Вне всякого сомнения, он считал, что, принимая советские пожертвования в пользу Tribune, он служит прогрессивной политике и делу мира. Возможно, он даже не сознавал того, что его собеседники были сотрудниками КГБ и что они нарочно скармливали ему определенную информацию, а сами передавали все услышанное от него в Москву. В таком случае он был поразительно наивен.

В 1968 году дело Бута обрело новый оборот. После подавления Пражской весны Фут стал резко критиковать Москву. На протестном митинге в Гайд-парке он заявил: «Действия русских подтверждают мнение о том, что одна из худших угроз для социализма исходит из самого Кремля»[33]. Больше денег ему не перепадало. Из «агентов» Бута понизили до разряда «негласных осведомителей». Встречи с товарищами из органов сделались менее частыми, а к тому времени, когда Фут стал претендовать на место лидера Лейбористской партии, уже прекратились полностью. Однако, с точки зрения КГБ, даже в 1981 году его дело оставалось не закрытым и могло быть возобновлено.

Папка с делом Бута не оставила у Гордиевского никаких сомнений: «До 1968 года КГБ считал Майкла Фута своим действующим агентом. Он брал деньги прямо из наших рук, а значит, мы с чистой совестью могли рассматривать его как агента. Если агент принимает деньги, это очень хорошо: деньги укрепляют отношения».

Фут не нарушал никаких законов. Он не был советским шпионом. Он не предавал свою страну. Однако он общался с представителями спецслужб враждебного тоталитарного государства, принимал от них деньги и взамен предоставлял информацию. Если бы о связах Фута с КГБ вдруг узнали его политические соперники (и за пределами его собственной партии, и внутри нее), это в один миг разрушило бы его карьеру, обезглавило бы Лейбористскую партию и вызвало бы такой оглушительный скандал, что вся британская политика пошла бы по другому руслу. В лучшем случае Фут отделался бы тем, что просто проиграл бы на очередных выборах.

Ленину часто приписывали авторство политического термина «полезный идиот», применимого к наивным людям, которых можно без их ведома использовать для распространения пропаганды или для достижения целей, поставленных манипулятором.

Майкл Фут оказался чрезвычайно полезным для КГБ — и к тому же совершенным идиотом.

Гордиевский прочитал папку с делом Бута в декабре 1981 года. А месяц спустя он перечитал ее — и постарался запомнить наизусть как можно больше.

Дмитрий Светанко, заместитель главы отдела, с удивлением обнаружил, что Гордиевский все еще погружен в изучение британских материалов, — да еще после того, как он попросил его не утруждаться.

— Что вы делаете? — резко спросил он его.

— Знакомлюсь с делами, — ответил Гордиевский, стараясь не показывать смущения.

— А вам действительно это нужно?

— Я думал, мне нужно основательно подготовиться.

Светанко оставался непрошибаем.

— Чем попусту тратить здесь время, лучше написали бы какой-нибудь полезный отчет, — проворчал он и вышел из кабинета.

2 апреля 1982 года на Фолклендских островах — форпосте Британии в юго-западной части Атлантического океана — высадился аргентинский десант. Ответить на агрессию Аргентины «не словами, а делами» призывал даже Майкл Фут, лидер оппозиции и апостол мира. Маргарет Тэтчер отправила на Фолкленды объединенную группу войск, чтобы отбросить захватчиков. В московском Центре Фолклендская война вызвала яростный всплеск антибританских настроений. В Советском Союзе и без того уже ненавидели Тэтчер, а конфликт на Фолклендах стал лишь очередным примером британской империалистической спеси. Как вспоминал потом Гордиевский, «КГБ буквально впал в истерику». Его коллеги ничуть не сомневались в том, что отважная малая Аргентина обязательно «даст по носу» зарвавшейся Британии.

Британия вступила в войну. Гордиевский — один во всем КГБ — был душой на стороне Британии. И терялся в догадках: суждено ли ему теперь попасть в страну, которой он тайно поклялся в верности?

Наконец, Пятый отдел КГБ дал Гордиевскому разрешающий сигнал на поездку в Британию. 28 июня 1982 года он сел в самолет «Аэрофлота» вместе с Лейлой и дочерьми (одной было два года, другой — девять месяцев). Он с облегчением думал о том, что теперь все позади, он в пути, и предвкушал возобновление контактов с МИ-6, однако будущее оставалось очень туманным. Если его работа на Британию окажется успешной, он в конце концов станет перебежчиком и, скорее всего, никогда больше не вернется в Россию. В таком случае он никогда больше не увидит мать и младшую сестру. Если же его разоблачат, то вернуться-то он, может быть, и вернется, но под конвоем КГБ, навстречу допросу и расстрелу. Когда самолет взлетал, Гордиевский ощущал тяжесть умственного багажа, накопленного за четыре месяца напряженных тайных розысков в архивах КГБ. Делать конспекты обнаруженного и прочитанного было бы слишком опасно. Поэтому все приходилось запоминать наизусть, и теперь в его памяти хранились имена всех агентов линии «ПР» в Британии, всех шпионов КГБ в советском посольстве; еще он вез с собой данные, которые помогут установить личность пятого члена кембриджской пятерки, сведения о деятельности Кима Филби в изгнании, а также новые доказательства того, что норвежец Арне Трехолт занимается шпионажем в пользу Москвы. А самое главное, он вез с собой выученные наизусть подробные данные из папки Бута — кагэбэшного досье на Майкла Фута — неожиданный подарок для британской разведки и исключительно летучий компонент политической взрывчатки.