Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1 8 6 8. Год, когда был построен колледж Сент-Регулус – Калеб жил в нем во время обучения в Сент-Эндрюсе. Я подготовилась.
Успешно. Все становится на свои места. Сент-Регулус – место, где они с Розмари встретились – по-прежнему знаменует для него самые лучшие и незабываемые годы.
Открываю сообщения, первое имя в списке – мое, второе – ее. Я в ужасе прокручиваю переписку, просматривая даты и время. Начинаю читать, а душ продолжает шуметь, пока в груди все сжимается, дыхание сперто под грудной клеткой. В попытке выпустить воздух я прижимаю основание ладони к животу, представляя, как Калеб наносит шампунь на длинные темные волосы. Надеюсь, он использует кондиционер. Надеюсь, он позволит воде течь так долго, как нужно мне.
Первые сообщения датированы июлем: примерно в то время я подхватила тот неприятный грипп. Инициатором переписки был Калеб. Он написал: «Прости за вчерашнее. Я не хотел причинить тебе боль и уж точно не хотел довести тебя до слез. Но я не знал, что еще сказать. Я думал, мы оба подвели для себя черту».
«Понимаю, – ответила Розмари. – Но я не хочу ничего подводить. Ты всегда будешь важной частью моей жизни. Я скучала по тебе».
«Я тоже», – желудок скрутило острой болью, когда я отчетливо вспомнила эмодзи с суши. Вот и контекст, я соединяю точки.
Они начали – сначала аккуратно, потом все чаще и чаще – обсуждать ее коллег, его работу, свадьбу ее сестры в Нэшвилле. Я не знала, что у нее есть братья или сестры. Мы могли бы с ней поговорить – впрочем, шанс еще остается – о наших близких. «Она сияла, – написала Розмари. – Это было чудесно».
Я планирую записать все это. Не могу сделать глубокий вдох, но это же вполне обычная беседа, не из-за чего так паниковать. Разве не к этому должно стремиться общество – бывшие партнеры изредка общаются в теплом и любезном тоне?
Калеб и Розмари начали шутить, потом строить планы, потом согласовывать время и место.
Мое сердце трепыхается в грудной клетке в поисках выхода.
В четверг вечером в октябре, перед Хэллоуином, Розмари написала: «Заняла столик в дальнем зале!»
Мои зубы яростно стучат, словно пытаясь вырваться изо рта. Где я была и что делала, когда Розмари и Калеб сидели вместе за столиком в дальнем зале и пили пиво?
Позже тем вечером, в полночь, он написал: «Был рад увидеться, сладких снов!»
Значит, Розмари и Калеб ушли порознь? На меня внезапно накатывает волна облегчения, голова кружится, и я опускаюсь на пол. Неприятно, что он шлет ей пожелания, скрывает их постоянное общение, но для меня в этом нет полного предательства. Все могло быть гораздо хуже.
Холодный пол под моими лодыжками отрезвляет. По-настоящему крупная драма или серьезное разоблачение оправдали бы все мои поступки и чувства. С трудом принимаю вертикальное положение, мимолетное облегчение сменяется горьким разочарованием. Ладно, я по-прежнему могу написать что-то другое, по-иному представить случившееся, обострить ситуацию…
Продолжаю читать, приободренная этой мыслью, но одновременно взволнованная – что будет дальше?
Три недели спустя Розмари снова написала ему: «Как дела?»
Дата привлекла мое внимание. Это был вечер семейного ужина. Он ответил на сообщение Розмари в 7:20 – должно быть, написал сообщение из уборной, а затем с улыбкой вернулся за наш столик.
«Много всего, но я стараюсь закончить дела до поездки домой».
«Когда уезжаешь?»
«17 декабря».
«Я так рада за тебя. Передавай привет семье! Я думала о всех вас».
«Обязательно».
А затем, в день отлета, от Калеба: «Не хочешь пересечься, когда я вернусь? Люблю наши встречи».
Помню опрокинутый бокал мартини Розмари, запах ее лимонного шампуня, когда она сидела рядом со мной. «Я тоже люблю наши встречи, – написала она. – Отпразднуем мое повышение!»
«О, ну наконец-то! Ты давно его заслуживала».
Слово «люблю», оброненное дважды – легко, беззаботно, как ни в чем не бывало.
И ни единого упоминания обо мне.
Разве не это – то самое разоблачение, которого я ждала? Нет необходимости ничего обострять – они сделали это сами. В том, что по-прежнему существует между ними, для меня нет места. Я никто, я ничего не значу.
Душ умолкает. Судорожно закрыв переписку, я с горящими щеками кладу телефон на прикроватную тумбочку. Калеб входит в комнату, мои пальцы нелепо застывают возле лампы на тумбочке, и я демонстративно щелкаю выключателям.
– Ты наверняка устала, завтра повеселимся.
С трудом киваю. Заползаю под простыни и, все еще дрожа, отворачиваюсь лицом к стене.
Калеб ложится рядом, целует мой затылок и тут же засыпает. Когда его дыхание выравнивается, я поворачиваюсь и смотрю на него: на округленные губы, на руку, согнутую под подушкой, на подтянутые к животу колени. Потянувшись, чтобы провести пальцем по выступающим позвонкам, я испытываю странное желание разбудить его, потребовать обещаний или признаний. Но я этого не делаю. Вместо этого пытаюсь синхронизировать наше дыхание. Мне некуда идти. Я здесь, в его стране. Что я могу сделать – встать посреди ночи, сесть на самолет, вернуться домой в поисках чего-то другого, чего-то незамысловатого и без драмы? Нет. Теперь это достойная история, не так ли? Действительно, меня обманули. Поворот сюжета, который я даже не предполагала.
В ночи, пока я неподвижно лежу в постели Калеба, пытаюсь понять, действительно ли его молчание преступно. Возможно, я провела слишком много времени в своих фантазиях вместо того, чтобы спросить Калеба напрямую. Но скоро я потребую правды, проигнорирую все его попытки что-либо скрыть. И когда мы поговорим начистоту, возможно, он наконец-то вычеркнет Розмари из своей памяти.
И меня ему будет достаточно.
* * *
Сквозь щель в шторах пробивается солнце. Я моргаю от яркого света, пытаясь осознать обстановку вокруг. Калеб переворачивается и накрывает мое тело своим.
– Доброе утро! Ты очень брёдферс.
– Прошу прощения?
– На валлийском это означает «красивая».
Я хочу, чтобы он повторял это снова и снова. Хочу купаться в этом слове, когда оно слетает с его губ.
Но потом я мельком смотрю на себя в зеркало рядом с книжным шкафом. Мои волосы спутаны, на подбородке маленький прыщик.
– Нет, я выгляжу ужасно.
Калеб смеется и целует меня, словно доказывая, что это не так.
– Кстати, мой папа пригласил нас сегодня к себе. – Он поднимается с кровати.
Мои глаза расширяются.
– Правда?
– Мы не обязаны идти, – быстро говорит он. – Если ты
