— Нет, сэр Уильям. — Это был молодой мужчина с окладистой бородой и фанатичным огнем во взгляде, напомнивший Фэйрфаксу некоторых его товарищей по семинарии, помешанных на вере. — Мы просим суд оставить обвиняемого под стражей в Эксфорде до понедельника, когда его можно будет перевезти в Эксетер. Там он предстанет перед епископским судом.

— Вы можете сказать что-нибудь в свое оправдание, мистер Шедуэлл?

— Да, сэр. Я готов защищаться, как нередко делал в прошлом. Но здоровье мое подорвано, как вы сами можете видеть, — он продемонстрировал судье окровавленный платок, — и я хотел бы обратиться к суду с просьбой выпустить меня под залог до тех пор, пока за мной не явятся церковные власти. В противном случае, боюсь, вам придется представить на суд епископа мой бездыханный труп.

— У вас имеются средства на то, чтобы внести залог?

— Нет, сэр. Положив всю жизнь на бескорыстные изыскания, я истратил все, что у меня было. — Он обвел зал суда взглядом. — Но мне сказали, что в этом городе есть человек, готовый выступить моим поручителем.

— И кто же это?

— Я, сэр Уильям.

Хэнкок поднялся со своего места. По залу пронесся ропот недовольства, смешанного с удивлением.

— Капитан Хэнкок? — Трикетт сложил на груди короткие, заплывшие жиром руки и в замешательстве уставился на него. — Вы теперь водите дружбу с еретиками?

— Нет, сэр Уильям. Но я против жестокости и полагаю, что настолько больного человека, обвиненного в преступлении, но еще не признанного виновным, следует содержать в более благоприятных условиях, нежели те, какими располагает Эксфордская тюрьма.

— И где же, скажите, вы намерены его содержать?

— Под крышей своего дома, сэр Уильям. В Эддикотт-Милл-Хаусе.

— Так вы с ним знакомы?

— Нет, сэр. Бог мне свидетель, я не перемолвился с ним ни словом, хотя и присутствовал на его лекции — и, кстати, не заметил ни намека на ересь.

— Да, никогда еще не видел подобного великодушия, в особенности со стороны владельца ткацкой мануфактуры! Ну, шериф, что скажете?

— Я возражаю, сэр Уильям, причем категорически. Обвиняемого в столь серьезном преступлении нельзя отпускать под залог. При всем моем уважении к капитану Хэнкоку, мы располагаем заявлениями многочисленных свидетелей, которые клянутся, что имела место ересь и были вызваны злые духи. Сам Шедуэлл — закоренелый и неисправимый богохульник. Взгляните на клеймо у него на лбу. Не сомневаюсь, что при первой же возможности обвиняемый сбежит, чтобы не отвечать перед судом в Эксетере.

— Ставлю тысячу фунтов на то, что не сбежит, — произнес Хэнкок.

Его заявление было встречено восклицаниями и свистом. Трикетт явно оскорбился:

— Это суд, капитан Хэнкок, а не площадка для петушиных боев.

— И тем не менее мое предложение остается в силе.

— Сейчас он все испортит своей глупой похвальбой, — прошептала Сара на ухо Фэйрфаксу.

— Вы готовы сегодня же внести всю сумму залога? — недоверчиво спросил Трикетт.

— Готов, сэр Уильям. С вашего позволения… — Хэнкок встал, подошел к столу, стоявшему перед судейской скамьей, и принялся опустошать карманы. Взгляды всех присутствующих, включая Шедуэлла, были прикованы к растущей груде банкнот и монет. Закончив, Хэнкок придвинул ее к секретарю. — Вот, сэр. Можете пересчитать, если хотите, но, заверяю вас, все точно.

Он вернулся на свое место, оставив деньги на столе, будто такая громадная сумма — на то, чтобы заработать ее, у любого из его ткачей ушло бы более десяти лет, — была для него чем-то незначительным.

Трикетт сделал секретарю знак подойти. Они принялись вполголоса о чем-то совещаться, потом подозвали старшего шерифа. Время от времени все трое бросали взгляды на Хэнкока. Наконец Трикетт обратился к заключенному:

— Николас Шедуэлл, вы обвиняетесь в гнуснейшем преступлении против Господа и нашего державного государя короля, главы Церкви Англии. Мы постановляем отправить вас в Эксетер, где вы предстанете перед судом. Однако, — продолжил он, морщась, будто слова причиняли ему боль, — учитывая состояние вашего здоровья, известность капитана Хэнкока и то обстоятельство, что он готов предоставить суду столь весомую гарантию вашего благоразумия, мы намерены освободить вас под залог. — («Нет!» — выкрикнул кто-то в зале.) — при условии, что вы вернетесь сюда к полудню следующего понедельника, пятнадцатого апреля, и сдадитесь суду. — Ему пришлось возвысить голос, чтобы перекрыть возгласы возмущения. — Все это время вам надлежит оставаться в доме капитана Хэнкока, кроме воскресенья, когда вы должны в обязательном порядке посетить христианскую службу и продемонстрировать раскаяние, получив святое причастие. Вы согласны на такие условия?

— Да, сэр.

— А вы, капитан Хэнкок, не сомневайтесь: если Шедуэлл не явится сюда на следующей неделе, вы не только лишитесь тысячи фунтов, но и сами можете предстать перед судом по обвинению в пособничестве государственному преступнику и содействии его побегу. Вы отвечаете за него.

— Я это понимаю.

— Встаньте, мистер Шедуэлл. На этом суд заканчивает свое заседание… и призывает всех, — Трикетту пришлось кричать, чтобы его услышали, — и призывает всех к соблюдению порядка!

Призывать к спокойствию было поздно. Граждане Эксфорда собственными глазами видели выжженное на лбу Шедуэлла клеймо еретика, и этого им было достаточно, чтобы вынести своей приговор. В воздухе запахло чем-то нехорошим — так же, как во время шедуэлловского представления.

— Помогите мне! — бросил Хэнкок Фэйрфаксу.

Едва обвиняемый поднялся со скамьи подсудимых, явно ошарашенный таким поворотом событий, как капитан подхватил его под одну руку, а Фэйрфакс — под другую. Но даже их совместных действий оказалось недостаточно, чтобы предотвратить грубые выходки. Люди рвались к ним, желая сшибить Шедуэлла с ног. Мелькали кулаки. Старика оплевывали и осыпали оскорблениями. Шерифы не делали никаких попыток вмешаться; сэр Уильям Трикетт уже удалился. Одного особенно разошедшегося юнца — совсем еще мальчишку, который шипел и плевался, точно кот, — Хэнкок схватил за грудки и отшвырнул прочь с дороги, как тряпичную куклу; тот с грохотом перелетел через несколько скамей. После этого зрители слегка притихли и расступились. Хэнкок и Фэйрфакс смогли пробиться к выходу и выйти на площадь.

Крытый фургон, запряженный четверкой мулов, стоял прямо у дверей. Куик, сидевший на козлах, нагнулся и протянул Шедуэллу руку, чтобы втащить его на соседнее сиденье, а Хэнкок одновременно подпихнул его сзади. Как только старик очутился на козлах, он обернулся:

— Я не успел поблагодарить вас, сэр…

— Поезжайте прямиком к воротам, мистер Куик, — велел Хэнкок, не дав ему договорить. — Мы нагоним вас по пути. — Он стегнул ближайшего к нему мула. Фургон тронулся с места. Убедившись, что мулы набирают ход, Хэнкок вытащил из-за пояса пистолет и повернулся к дюжине молодчиков, которые вышли вслед за ними из зала суда. — А ну-ка оставьте его в покое, слышите? — Он пригрозил пистолетом. — Не то будете иметь дело со мной, и ни один из вас не сможет продать мне шерсть или что-нибудь еще!