Из гостиницы, покуда Люба разбирала вещи, предуведомил жену по сотовому: три дня пробуду в Переделкине. Через час почему-то зазвонил гостиничный телефон: теперь она подрядилась на три месяца в Испанию, возить русскоязычные туристические группы: срочная замена. О, растянитесь на три года, дарованные месяцы: июнь! июль! август! У человека, зарабатывающего гроши в эфемерном издательстве, нет шансов разменять двухкомнатную квартиру возле Рогожской заставы: их двое, и дочери двадцать три.

Тишина за Рогожской заставою. Маргарита нежданно-негаданно увеялась до сентября на Дальний Восток с подзорной трубою котиков считать. Привез Любу в квартиру с въевшимся запахом лжи. Нашел в тумбочке старую маску и сжег над газовой конфоркой – свою лягушачью кожицу. Вот она, Люба – ей двадцать четыре, окончила благовещенский мясной институт. Работает на производстве таких котлет, какие здесь в Москве есть не станут. Командует бестолковыми таджиками - узбеками. Хороша – глазам больно. Личико как яичко из-под курочки, чистый пробор, а глаза всё такие темные. Несовременная, несвоевременная, душу щемящая красота. Не надо омытой дождем листвы, не надо перистых облаков. Ее бы в госпиталь – раны радостью лечить. С такой боязно ложиться: тянешь губы, а они шепчут: испить, сестрица! и пьешь, и не напьешься, и сам весь как омытый. Кто это лгал да прятался? не я, чужой дядя. А впереди встает страшный сентябрь. Пусть время растянется… пусть ТАМ услышат.

Выходных у Любы практически не было – иногда отпустят на полдня: нет сырья. Только постираться. Лето шелестело в отдаленье, замещенное всепоглощающей любовью. Он не находил более кошельков, и жена позвонила: возвращается. Придется раскрыть секрет – жену зовут Аллой. Умница, что предупредила, – не любит скандалов. Не такая уж плохая тетка, просто знает всю его подноготную и, следовательно, мешает сбежать от себя самого, надоевшего. Что касается денег, то, как и среднестатистическая российская женщина, зарабатывала она в полтора раза больше мужа. И Маргарита тоже вдвое супротив отца, что совсем уж обидно. Сейчас время молодых. Люба сняла комнату – найти было нелегко. Оставалось надеяться, что ей недосуг будет сменить его на кого другого. Когда не свой кусок хватанул – неспокойно. И дамочки в редакции косились на него, с трудом узнаваемого.

Алла с порога назвала мужа Львом и не стала пялиться на его новое лицо… так – значит так. Она знала цену мирному сосуществованью. Основные сюрпризы жизни – за пределами этой квартиры. Ох, нет: ввалилась Маргарита с новым бойфрендом. Знакомьтесь – Женя… он из Питера… будем вместе котиков считать. И вот их стало четверо. Вместо его любви здесь поселилась любовь дочери – не такая… более стандартная, что ли. Теплый бок невозмутимой Аллы, пожалуй, помогал вынести вторженье. Только без эксцессов! сейчас уйдешь – потом не воткнешься… расписаться им плевое дело.

Любин котлетный цех у Калитниковского рынка, и комнатушка близко. Л.В. ведет ее, усталую, к ней же. Любе некогда переметнуться, а и силенок нет. Печально, зато надежно. Не угадаешь, правда, что там у нее на работе… может, угроза оттуда. Сентябрьский вечер ложится светлым туманом, предвестием холодов. В тумане выросли две долговязые фигуры – парень и девушка. Привет, отец! Здравствуй, Марго… ну, отметим, коли так.

Отмечать очень просто: достаточно пригласить хозяйку, тогда в большой комнате раскладывается журнальный столик, а что пить-есть, то по дороге куплено. Хозяйка, в прошлом инженер оборонки, только что потеряла место уборщицы в офисе. В разговор не лезет, заворожённо глядит на горящие свечи, ест готовый салат с кукурузой. Тепло, светло и промеж господ. Л.В. с опаской косится на импозантного Женю, всё прозревая уже наперед. Ах, Маргарита, была б ты посимпатичней… мне бы холить и холить тебя, а то по детским садам! Люба его при свечах расцветает теплым румянцем, какого на пленке не зафиксируешь. Женя пытается: щелкает поминутно. Вот они обе в окошечке аппарата – сравненье не в пользу дочери. Господи, пронеси… так ведь же ж не пронесет.

Пришел домой с Маргаритой: Женя отправился к родственникам, там надо помочь. В общем, всё кончено, и жена назвала Леонидом, не Львом. Прежняя маска с морщинами уж висела в сенях на гвозде. Надел, и душа постарела.

Хозяйку мою зовут Раиса Сергевна. Похожа на полусдувшийся воздушный шарик: еще веревочка болтается, еще немного воздуха там осталось, но уже скукожился, стал матовым, будто мукой присыпан. Она бродит, теряя тапочки, и без конца моет, моет фаянсовую сантехнику – привыкла за десять лет офисной жизни. Почтовый ящик отправил ее на пенсию в пятьдесят три. Два года торговала сигаретами на улице, потом племянник взял уборщицей в собственный офис. Теперь уволил – сколько можно! Когда через четверть часа после ухода Л.В. и его дочки вернулся Женя, Р.С. промолчала, затворилась. Но всю ночь хлопала дверь, и какие-то призраки спортивного вида в шерстяных динамовских костюмах, здорово поеденных молью, шлялись взад-вперед. А нам было ни до чего.

Встала раньше шести, мой гость еще спал. Оделась – не зажигала свет. Видела голову на подушке, но вспомнить лица не могла. С вечера не спросила, во сколько ему на работу. Оставила парня по умолчанью на попеченье Раисы Сергевны, ушла. Дома в предутренней мгле стояли тихие-тихие. Троллейбус сначала шуршал шинами по асфальту. Потом потерял сцепление с мостовой, поднялся над ней и поплыл.

Я разбудила парня в час дня – он был недоволен. Слопал остатки вчерашнего пиршества, сел к компьютеру – очень хорошему: племянник отдал при увольненье (предполагалось, что буду печатать кому-нибудь, только желающих нет). Про работу парень не вспомнил, а я спросить побоялась.

Идет поздняя осень, равнозначная моим пятидесяти. Начнешь живописать – не хватит умбры. Забрызганные грязью машины покорно стоят в пробках: водителям, похоже, некуда больше спешить. Алла опять в Испании – знает язык, и в прошлый раз ею были довольны. Надеюсь, ей сейчас хорошо… всё же лучше б она была здесь: нам с Марго вдвоем очень паршиво. Бедняжка идеализирует потерянного жениха и не без основанья обвиняет распутного отца в своих бедах. Я же с гораздо меньшим правом тайно виню ее в своих. У обыкновенного человека, которого на творчество не тянет или не хватает, жизнь расцвечена и подсвечена только секслюбовью. В пятьдесят лет оглянешься – а где же тот ясный огонь, почему не горит? И такие настанут будни, что удавиться мало. Просто не придумаю адекватной реакции на несовершенство человеческого существованья. Разве что облить себя бензином и сжечь на Красной площади. Столько сил уходит на поддержанье жизни – стоит ли того? Чего ради трястись в транспорте, вычитывать в издательстве шизоидные тексты, жарить готовые котлеты, мазать поясницу апизартроном? Пропади пропадом моя поясница и любая другая часть моего туловища. Однако законопослушно отбываю срок. Готовые котлеты шипят на сковороде, точно целый клубок змей. Подурневшая Марго сидит рядом со мной, не в силах переодеться после работы, и напряженно молчит. Поковыряла вилкой котлету и пошла к компьютеру – в сотый раз смотреть фотографии того злополучного вечера. Стер бы, да не смею.

Смею всё. Покуда Люба на работе, перемонтирую фотографии в компьютере у Раисы Сергевны. Отец подметает дорожку на даче под Питером, дедовы похороны в Твери, недолгая моя жизнь с Марго, первый ужин у Любы. Несостоявшаяся теща Алла Игоревна будет в гробу – я там ее видел… а Раиса Сергевна верхом на метле… куда летишь? в Арбат Престиж. Фью-ю-ю!