— Алоиз, это черт знает что! — рычал граф. — Никому ничего нельзя поручить! Что сложного — взять вещь и проехать несколько километров на машине. Алоиз, это в двух шагах, у нас кругом патрули, все вокруг твердят, что в Плескау безопасно почти как в Берлине, и что?!

— Отто, здесь не может быть безопасно, мы все-таки ведем войну, — надо же, каким тоном гестаповец умеет говорить. Будто ребенка успокаивает. — Партизаны…

— Да к черту твоих партизанов! — срываясь почти на ультразвук, заорал граф. — Это отребье даже не представляет ценности той вещи, которую они похитили…

— Отто, успокойся, — почти нежно проговорил гестаповец. — Мы обязательно разберемся с этими свиньями. И найдем твою вещицу…

— Алоиз, ты не понимаешь! — в голосе графа появились истерические нотки. Да что там! Целая истерическая симфония там появилась, а не нотки! — Это же была скифская коллекция Фаберже! Драгоценности, считавшиеся утраченными! Их видели единицы! И я хотел выставить их на открытие музея! А эти… Эти…

— Отто, Отто! — штандартенфюрер приобнял графа и похлопал его по плечу. — Тебе надо развеяться, а ты сидишь сычом в своем кабинете. Прогуляйся на свежий воздух. Между прочим, ребята Гольдера как раз сейчас собираются в карательный рейд в Куштовку. Донесение пришло, что там партизан подкармливают, надо разобраться. Поезжай с ними, проветрись. Хочешь, я тебе свой парабеллум дам?

— Ты прав, Алоиз, нужно выпустить пар, — уже спокойнее проговорил граф. — Гольдер, ты говоришь? Это тот, что на губной гармошке вчера играл в клубе?

— Да-да, отличный парень, ручаюсь за него! — сказал гестаповец.

— Откуда они отправляются? — граф так резко встал, что его стул грохнулся на пол. — Веди меня к ним немедленно.

— Кстати, Отто… — вкрадчиво проговорил Алоиз. — А ты не хочешь прихватить с собой своего этого… Переводчика? Как его там, Алекс же вроде?

— Переводчика? — переспросил граф. — Зачем мне переводчик? Я не собираюсь общаться с этими русскими свиньями!

— Он перспективный парень, — усмехнулся гестаповец. — Можно выводить его, так сказать, в свет. Может быть, он покажет себя еще с какой-нибудь стороны…

— Хм… — граф побарабанил пальцами по столу. — В твоих словах есть резон…

Я чуть не выматерился. Вот сволота фашистская! Придумал мне очередную проверку, тварь такая…

* * *

Штандартенфюрер был настолько любезен, что предложил подвезти нас на своей машине. Ездил этот пижон, разумеется, не на утилитарной «лоханке»-кюбельвагене и не на практичном «опеле». Возил гестаповца здоровенный сверкающий черным глянцем мерседес-бенц-770. Настолько отполированный и начищенный, что казалось, что он декорация из кино, а никак не настоящее средство передвижения. А я-то думал, чью это пижонскую машину я то и дело вижу у комендатуры. Военного коменданта я видел, тот предпочитал бэху. В своем ретро-варианте она тоже выглядела стильно, но до мерса все-таки не дотягивала. Впрочем, это для меня ретро. Для всех остальных машины псковской верхушки были самыми что ни на есть современными и передовыми.

На самом деле я понимал, что разглядывая машины, я «ищу пуговицу». Потому что шел я следом за графом и его жизнерадостным приятелем из гестапо, как на плаху. Я отлично понимал, что задумал штандартенфюрер. Этот херр меня подозревает. Раз он уже целый полкан, значит звание свое он чем-то заработал. Гестапо — это все-таки не ансамбль песни и пляски, а государственная тайная полиция Третьего Рейха. А у Алоиза взгляд цепкий, пронзительный. И чутье явно звериное. И я ему не просто не нравлюсь, он меня подозревает. Вот и решил устроить проверку. Идеальную. Давай, мол, Саша Волков, покажи, какой ты сторонник Великой Германии. Возьми в руки оружие и постреляй в своих. Сможешь?..

Так что, пока мы шли до машины, я как будто распался на две половины. Первая шагала рядом с графом, поддерживала разговор и изображала смущенное возбуждение. Проявлять горячий энтузиазм перед военной операцией ботану-Алексу было не по характеру. Так что я придерживался позиции «рад служить, но никогда ничего такого не делал». А вот другая половина выла и рычала от неизбежности того, что должно было сейчас произойти.

Немного отлегло, когда колонна двинулась от казарм, когда-то бывших школой, в сторону моста через Великую. Я до самого последнего момента опасался, что под нож собирались отправить жителей Заовражино. Судьба любит такие шутки.

Отлегло.

Но не слишком.

Можно подумать, в Завеличье в деревнях живет чем-то отличающийся мирняк.

Машину свою штандартенфюрер оставил на парковке перед бывшей школой, его приятель Гольдер, критически осмотрев блестящий агрегат, сообщил, что для русских дорог это прекрасное средство передвижения не предназначено. Завязнет, мол. Или сломается. Так что и Алоиз, в своей щегольской форме от Хьюго Босса, и граф, в темно-сером костюме и лаковых ботинках, ну и я, разумеется, демократично сидели на лавках в грузовичке рядом с десятком жизнерадостно скалящихся немецких солдат.

А следом ехала вереница мотоциклов с люльками.

Много народу нагнали. Больше, чем тот рейд, который я увидел первым. Хорошо хоть по дороге разговор поддерживать было не надо. Рычал двигатель, и изрядно трясло. Так что Алоиз перестал лезть ко мне с расспросами, как он делал всю дорогу по городу. Ссс*ка. Я отлично понимал, что он делает. Поэтому продолжал играть роль, нельзя, чтобы этот хрен меня раскусил.

Нельзя.

Никак нельзя.

Но готов ли я взять оружие и выстрелить в… В кого?

Как называется деревня, я не узнал. Из крытого кузова видно ничего не было. Я понял, что мы доехали, когда машина вдруг резко остановилась, мотор заглох и снаружи раздались бодрые выкрики по-немецки.

По-русски, правда, тоже кое-что было…

— Староста где? — с лающим немецким акцентом орал Гольдер. — Тащите сюда староста! Где этот русский свинья?!

Потом он перешел на немецкий и отдал своим приказ согнать всех на площадь.

Двое фрицев помогли графу выбраться из грузовика, штандартенфюрер молодцевато выскочил сам, демонстрируя неплохую физическую форму. Я прыгать не стал, спустился осторожно, навесив на лицо маску некоторого волнения и озабоченности тем, как бы в грязь лицом не ударить. Никто не должен знать, что творится в моей голове.

«А зажиточная деревенька», — отметил я, когда осмотрелся. Ладные домики, на площади даже трибунка имеется для выступающих. Куда сейчас и забрался Гольдер. Невысокий, шебутной такой. Дергается все время, как будто лягушка под током.

— Всем слушайт меня! — заорал он, оглядывая жмущихся друг к другу селян. Им явно не хотелось слушать это выступление, но за спинами их стояли вооруженные фрицы. Пока еще никто не стрелял, но если кто-то дернется… Люди это знали. Так что слушали с тоской и страхом. Мужчин среднего возраста