с мертвой головой на фуражке. — Бросился на них. Пули ему были нипочем, когтями он рвал направо и налево. Пять секунд — и все было кончено!

— Брешешь, — заржали за столом.

— Так это же не я видел, это шофер рассказывал, который с ними ехал, — гауптман выпучил глаза. — Я просто пересказываю.

— А шофера тот вервольф почему не сожрал тогда?

— Шофёр русский, русское мясо вервольфы на дух не переносят!

— Да брось! И ты поверил?!

— А может просто вервольф этот был русским, вот своего и не тронул?

— Русский вервольф? Хм…

Тут кто-то бросил на меня взгляд, и я двинулся в сторону стойки, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей персоне. На губах сама собой зазмеилась лыба. А молодец Яшка-то наш! Уже дошла история до герров-офицеров, вовсю судачат, добавляя от себя драматические подробности.

— …он тогда говорит: «Дави ее, прибавь скорость!» Шофер прибавил, а мертвая баба руку протянула, и машина колом встала, чуть не перевернулась.

— Тело человеческое, а голова волчья. И черные когти, вооот такие!

— Сначала с кладбища ледяной туман наполз, а потом они появились, и началось…

— Говорят, что капище какое-то на кладбище раньше было…

— Серебряные пули нужны, се-ре-бря-ны-е!

— А может волчья голова не настоящая? Может, прикидывался просто…

— …ничего не говорят, ничего не рассказывают, государственная тайна!

Я присел на свободный табурет у стойки. Бармен вопросительно взглянул на меня.

— Шнапс, — сказал я и кивнул. Тот поставил передо мной рюмку, набулькал в нее прозрачной жидкости. И тут же потерял ко мне интерес.

Ну, с маленькой победой, дядь Саша.

Я залпом хлопнул немецкое пойло, занюхал рукавом. Мысленно пожал себе руку. И еще раз помянул добрым словом Яшку. Надо будет его найти и узнать, как у него дела.

И вернулся за стол к графу, чтобы тот не начал нервничать, что меня что-то долго нет.

Гулеванить герр граф изволил где-то до часу ночи. После полуночи язык и ноги у него начали заплетаться, еще через пару стаканов он склонился к моему уху и пробормотал.

— Герр Алекс, боюсь, что я вынужден просить вас меня проводить…

Нести его, к счастью, не пришлось. Шагал он нетвердо, но все-таки сам. Мурлыкал песенку про Лили Марлен, даже пытался пританцовывать. Я довел его до дверей дореволюционного особняка, где он занимал один весь второй этаж. Убедился, что с лестницей он справился — его окна засветились.

И почапал домой. Запоздало подумав, что надо было выпросить пропуск что ли, а то будет глупо как-то, если меня сейчас заметет патруль и посадит в карцер до выяснения.

Не замел. Голова была ясной. Настроение…

Я обдумывал это как раз в тот момент, когда подходил к дому. Шел я дворами, тихонько. Понятно, что если попадусь, уже утром граф меня из застенков вытащит, но ночевать в карцере — то еще удовольствие.

Почти дошел. Уже шагнул за угол дома, к крыльцу. Но замер, услышав шум двигателя.

В наш двор со стороны Детской въехала машина. Фыркнул двигатель, и здоровенный черный мерседес замер у зеленого крыльца.

Машину эту я знал. И даже сегодня ездил на ее заднем сидении.

Это был мерседес Алоиза.

Глава 20

Первой мыслью было, что гестаповец приехал сюда по мою душу. Я слышал, как они с графом обсудили меня на повышенных оборотах, кажется, приятели даже рассорились из-за моей персоны. И перед тем, как выйти, Алоиз наградил меня настолько многообещающим взглядом, что ежу понятно, что подозрений своих он не оставил. Даже наоборот — только еще сильнее в них утвердился.

Так что с него станется — устроить все так, что завтра мое тело всплывет в Великой, и никаких подозреваемых, никакого расследования… Мол, все видели, что он был пьян, решил искупаться, напоролся на арматурину взорванного моста — их еще не все из реки достали — и, как результат, погиб. Очень жаль, герр граф, но не переживайте, мы найдем вам другого переводчика, умнее, красивее и вообще девушку.

Из машины раздался тихий женский смех, потом звук долгого поцелуя.

Хм. Похоже, в этот раз Алоиз здесь не из-за меня…

Дверца открылась, из машины выпорхнула Злата. Потом наклонилась к открытой двери, прощебетала:

— Гутенахт, майн либе!

И скрылась за дверью дома. Мерседес рыкнул могучим мотором, развернулся и выехал обратно на улицу.

Злату я догнал у двери в ее комнату. Она долго возилась с замком. Услышав мои шаги, она вздрогнула, резко обернулась, глаза ее испуганно блеснули в темноте.

— Тихо! — я прижал палец к губам. — Это я…

— Ты за мной следил?! — на выдохе всхлипнула она.

— Нет, просто возвращался домой, — пожал я плечами. Каких-то подозрений на ее счет у меня и правда даже не ворохнулось. Подозревать своих в такой ситуации — это недопустимая отрава для мозгов. Каждый из нас ходит по настолько тонкому льду, что малейшая напряженность внутри группы способна ко всем чертям ее разрушить. — Вовремя заметил машину, спрятался в тени.

— Ты пил? — она потянула носом воздух.

— Самую малость, — усмехнулся я. — Давай помогу.

Я забрал у нее ключи и открыл дверь. На языке у меня крутилась масса вопросов. А в голове сложилось наконец-то, почему «колбаса-дознаватель» из СД со своим напарником были такими вежливыми. Фройляйн, и все такое… Так вот кто у Златы покровитель. Но я твердо знал, что требовать от нее откровенности я не буду. Разве что она сама захочет мне что-то рассказать. Злата приглашающе кивнула. Заходи, мол.

Я шагнул в ее комнату. Девушка зажгла керосинку. Окна ее были плотно закрыты на проверенную фанерку и шторы, снаружи света никто не заметит.

Фима сидел, сжавшись в комочек, в углу кровати. В нашу сторону не смотрел. Злата обняла его, погладила по голове. Всхлипнула. Повернулась ко мне. В огромных зеленых глазах стояли слезы.

— Ты же хочешь меня расспросить, что у меня с… Этим? — проговорила она, мотнув головой куда-то в сторону.

— Как можем, так и выживаем, — усмехнулся я. — Если не хочешь, можешь ничего не рассказывать, ты не должна…

— Нет, должна, — Злата шмыгнула носом, отбросила с лица рыжий локон, забралась с ногами на кровать и обхватила коленки. — Я стала шлюхой еще в июле. Не смотри так, это слово уже давно не режет мне слух. Это только в начале было стыдно. Сейчас уже нет. Знаешь, как это было? Нас тогда просто согнали в актовый зал школы, и три дня никуда не выпускали. Потом явился такой жирный… Заставил всех построиться и начал тыкать пальцем в тех, кто ему понравился.