При этом Пинчер плотоядно ухмылялся и причмокивал, не забывая внимательно фиксировать реакцию связанного чеченца. А реакция была что надо, в потемневших глазах вовсю плескалась бессильная ярость, значит, зацепило! Теперь дожимать, дожимать…

— Одна незадача, командование может не одобрить, сам понимаешь, права человека, законность и прочий бред… Чай не на войне мы, а так просто, порядок наводим… Ну да ничего, лес большой, никто не найдет. Как натешимся, так на куски порежем и здесь же закопаем. Товарищ мой любит баб живьем на куски пластать, что делать, контуженный он, совсем сумасшедший, злой как пес, разве что кровь не пьет, а так самый натуральный вурдалак…

Чеченец заскрежетал зубами, дергаясь всем телом.

— Слушай, пока не начали, она как, в жопу дает? Что башкой мотаешь? Жалко сказать? Я, понимаешь, люблю очень в жопу, узко там, приятно… Хотя, кто ее спрашивать будет, не дает, так будет давать, все когда-нибудь впервые бывает… Или нет! Я лучше придумал! В жопу мы тебя будем трахать! А чего? Жопа она одинаково устроена, что у мужика, что у бабы…

— Шакал паршивый, — в голос взвыл чеченец. — Только развяжи меня, я тебе глотку перегрызу!

— Да ладно, зачем развязывать, так даже удобнее будет, — совершенно спокойно и деловито прикинул Пинчер. — Один здесь под деревом тебя девочкой делать будет. А жеро твою рядышком раком поставим, чтобы она видела, может ей даже понравится, наверняка, она не видала, как мужиков трахают, особенно таких как ты орлов. Ну и ей самой пока второй займется. Прикольно, да? Вас обоих одновременно трахает в жопу русская разведка! Вот увидишь, тебе понравится, а уж ей-то…

— Траханный ишак, — ярился чеченец. — Я тебя на куски порежу, я даже мертвый тебя найду!

— Ну это вряд ли, — покачал головой Пинчер. — Ладно, нечего сопли жевать. Ты как, брат, сам до села смотаешься, или лучше мне сходить?

— Да ладно, сиди, этого сторожи, тут идти два шага, так что я мигом, — подыграл Стасер, закидывая за спину автомат, и всем видом изображая готовность двинуться в путь.

Чеченец, кусая губы, впился в него глазами. „Не верит, надеется, что мы только пугаем“, — понял Стасер и, не обращая больше на пленника внимания, широкими шагами двинулся к лесу в ту сторону, где находилось родное село Саламбека.

— Стой! — вскрикнул сзади боевик. — Не надо! Не трогай ее, шакал!

— Поздно, батенька! — издевательски хохотнул Пинчер. — Тебе по-хорошему предлагали? Предлагали! Ты не захотел? Не захотел! Ну, теперь не обижайся, наша очередь забавляться пришла. А ты как думал?

— Я скажу, — тихо промолвил боевик. — Скажу, все, что хотите знать. Только не трогайте ее… Поклянитесь, что не тронете…

— Обещаю, — серьезно, глядя чеченцу прямо в глаза, сказал Пинчер. — Слово мужчины и воина. Отвечаешь на наши вопросы, и женщина остается спокойно жить дальше. К чему ее мешать в наши мужские дела?

Чеченец согласно кивнул.

Через час, тщательно замаскировав труп, разведчики бесшумными тенями скользнули в лесные заросли. Они знали достаточно, чтобы планировать операцию по освобождению заложника. Саламбек не соврал и честно выполнил свою часть договора, они выполнили свою — ни семью чеченца, ни жеро его погибшего брата трогать никто не собирался.

— Странно все же вышло, Пинч, — раздвигая ветви молодого кустарника, произнес Стасер. — Обычно этих джигитов на баб не возьмешь. Они же для них вроде как даже не люди, если только матери, да и то…

— Сам видишь, раз на раз не приходится. Любовь она, брат, великая сила. Порой посильнее, чем ненависть. Видать, на самом деле любил он эту бабу, раз так вышло…

— Знаешь, Пинч, когда мы умрем, нас не возьмут в рай, — спокойно и как-то обыденно произнес Стасер. — Мне в детстве поп рассказывал, что есть лишь один по-настоящему страшный и не прощаемый грех. Это убийство любви.

— Оно и к лучшему, брат, — так же равнодушно отозвался Пинчер. — В аду компания должна быть куда интереснее. Да и не тянет меня шляться по облакам с арфой, ни слуха, ни голоса опять же…

* * *

К выкрашенному зеленой краской забору подошли за пару часов до рассвета, чутко вслушивались в редкие ночные звуки, по-собачьи нюхали воздух, до рези в глазах всматривались в темноту. Вроде все было тихо и спокойно, маленький горный аул спал, спали и обитатели интересующего их дома.

— Ну что, пошли, славяне, натянем глаз на черную жопу, — шепотом произнес Папа, жестом давая сигнал к началу работы.

Повинуясь скупой отмашке командирской руки, пять ловких, бесшумных и гибких фигур призрачными тенями перелетели через двухметровый забор, пружинисто приземлившись на мягкой земле огородных грядок. Неуверенно и лениво спросонья тявкнула дворовая псина, звякнула цепью, выбираясь из конуры, сон сном, а собачий сторожевой долг требовал выяснить, что за неясные шорохи во дворе порученного ей для охраны дома заставили пробудиться среди ночи. Сухо придушенно кашлянул через заранее навинченный глушитель пистолет. Собака даже не взвизгнула, тупая пистолетная пуля снесла ей полчерепа, и псина умерла раньше, чем подломились враз ослабшие ноги. Все, путь свободен. Пригнувшись и стараясь, чтобы их нельзя было заметить из окон, разведчики стремительно кинулись к дому. Замерли перед входной дверью, рассредоточившись по сторонам, держа наготове оружие. Стасер внимательно ощупал запертую на крючок изнутри дверь. Тонкое лезвие ножа легко просунулось в зазор между резной филенкой и косяком, быстрое уверенное движение и вот крючок уже поднят, не опуская его, чтобы не всполошить раньше времени обитателей дома металлическим звяком, Стасер осторожно нажал на дверь. Та с тихим скрипом несмазанных петель раскрылась, открывая дорогу на узкую веранду. Один из бойцов остался снаружи, внимательно следя за прилегающей улицей, остальные, мягко бесшумно ступая, просочились в полутьму захламленного тесного помещения. До сих пор им отчаянно везло, но везение вечным не бывает, дверь, ведущая внутрь жилой части дома, оказалась надежно запертой изнутри на массивный засов. Это тебе не крючок, снаружи не подденешь, бойцы бросились осматривать в темноте веранду в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было быстро высадить чертову дверь, а Стасер решив попытать таки счастья, присев на корточки пытался сдвинуть засов через дверную щель, получалось плохо, слишком массивным тот был.

— Мил ву? (Кто там?) — послышался глухой и хриплый со сна мужской голос за дверью.

На веранде мгновенно воцарилась тишина, в которой небесным громом прозвучал сухой щелчок снятого автоматного предохранителя за дверью.

— Мил ву? — настойчиво повторил голос.

Играть в молчанку было глупо, того гляди можно нарваться на автоматную очередь прямо через дверь, а в узком пространстве веранды даже одна пуля вполне могла отыскать себе цель.

— Чува мегар дуй (можно войти), — откашлявшись и имитируя ворчащий чеченский говор, произнес Папа, и тут же добавил по-русски. — Саламбек ранен, нужна помощь.