А Андрюша остановился у ворот кладбища и, не долго пораздумав, проговорил сам себе:

– Все. Теперь буду полагаться в жизни только на себя самого.

В этот момент от колонны у ворот кладбища отделился полный, человек с лицом, исполосованным глубокими морщинами, украшенным окладистой кучерявой бородой, одетый в холщовую долгополую рубаху, подпоясанную толстой веревкой с узлами по концам.

– Буду полагаться в жизни только на себя самого, – повторил Андрюша, а человек, появившийся из-за колонны, сказал, не раздумывая ни секунды:

– Не советую…

…Риоль медленно шел по посыпанной битым кирпичом дорожке кладбища, глядя на могилы, сам не зная того, что он ищет.

В какой-то момент, его внимание привлекла не совсем обычная могила – на невысоком постаменте стоял чугунный баран.

Риоль подошел ближе, но его опередил полный человек в длиннополой рубашке, подпоясанной толстой веревкой:

– Это могила барана-у-новых ворот.

– Баран у Новых ворот? – переспросил Риоль, и подумал: «Возможно, я бываю таким же смешным дураком…»

– Нет, Риоль, – Риоль в очередной раз не удивился тому, что его называют по имени совершенно незнакомые ему люди, – Он не дурак.

Этот быран был единственным, кто остановился увидев Новые воротоа, задумался над тем, кто мог их поставить, куда, наконец, ведет дорога?

Остальные бараны прошли мимо незаметив Новых ворот.

Потом они устыдились своей глупости и объявили, дураком этого барана.

Никто не бывает умным настолько, чтобы современники не смогли бы назвать его глупцом.

Но не эта могила тебе нужна.

– А – какая?

– Вон та… – человек, поигрывая кончиками толстой веревки, прошел несколько шагов:

– Это могила Буриданова осла. Столетиями он был символом логики.

– Был? – переспросил человека Риоль.

– Был.

До тех пор, пока люди не поняли, что Буриданов осел символ не логики, а того, как логикой пользуются ослы…

И тогда Риоль понял то, о чем только догадывался Эгриэгерт, посылая его в космос – в даль Риоль улетал за новой логикой.

– Вас послал Крайст? – неожиданно для себя самого, спросил полного человека с кучерявой окладистой бородой.

– Меня посылали другие.

К Крайсту я пришел сам…

– Вы сразу поверили ему?

– Я не знал и не был уверен в том, что все, что он говорит правильно.

Просто я верил за всех остальных людей…

…После этого Риоль ушел с кладбища, сел в поезд, занаряженный двумя паровозами, и поехал в Мурманск.

Уже под Александровым паровозы сменил двухсекционный тепловоз, а, не доезжая Котласа, тепловоз заменили на электровоз.

Больше ничего существенного за время пути не произошло, правда, в столице умер последний интеллигент.

Он умер в своем кабинете, за рабочим столом.

Напоследок, что он успел написать на белом листке стандартной формы, перед тем, как остановилось его сердце:

«Тоска по прекрасному заставляет нас любить акварель…»

Газеты довольно скромно отреагировали на это событие. Выразили дежурное соболезнование – не стране, а только «родным и близким» – за подписями замминистра культуры и ниже.

И даже не сообщили о времени и месте гражданской панихиды.

А секретарь ЦК по идеологии сильно удивился, когда узнал от председателя КГБ о том, что проститься с умершим пришло очень много народу.

Люди в штатском вначале получили указание «разогнать толпу» которая совсем не была толпой, но среди них появился незнакомый им раньше человек в дорогой французской тройке и шляпе коричневого цвета, носивший на хорошовыбритом лице аккуратную испанскую бородку. И было в этом человеке что-то такое, что даже без красного удостоверения: «Комитет государственной безопасности при Совете министров СССР», – на обложке, и записи: «Генерал-лейтенант Кариафов И.И.», – внутри – было очевидно, что этот человек имеет право распоряжаться:

– Всем немедленно вернуться в Управление.

– Есть, – ответили люди в штатском, хотя и не приложили ладоней к головам для конспирации.

А когда они вернулись в свое здание с окнами на «Детский мир», памятник основателю спецслужб и ресторан «Берлин-восточный», то – кто и почему отдал новый приказ, разбираться не стали, а отнесли все к извечному бардаку, творившемуся между «Детским миром» и Восточным «Берлином»…

Впрочем, большинство народа не обратило никакого внимания на эту смерть, а найденная в неопубликованных черновиках фраза, так и не была опубликована и сгинула в лубянских архивах, не вызвав смятения и споров: «Величайшая подлость художника – низведение искусства до уровня народа…»

Приблизительно в это же время, девушка, нарисованная углем, спросила Крайста:

– Интеллигент – это тот, у кого интеллигенты папа, дедушка и прадедушка?

– Нет.

Интеллигент – тот, у кого дети интеллигенты…

* * *

…Порт был маленький, каботажный, однокрановый.

Такие, если уж и не приносят большой экономической пользы, то и вреда экологического не несут почти никакого.

В порту пахло водорослью эмферимерфой, состарившимся в воде железом и мелкими грехами, вроде бутылки водки на троих в обеденный перерыв и получасовых опозданий на работу.

Ворота в порт никто не охранял, и спросить дорогу в контору было не у кого.

Наконец Риолю встретил потасканный мужичонка с кислым мордатым лицом и руками не любящими работу.

Лицо мужичка показалось Риолю знакомым, но он не мог вспомнить, где и когда встречал его – толи, встреча была не значительной, толи лицо мужичка было слишком типичным для того, чтобы его могла идентифицировать память, не перепутав с еще многими такими же никакими людьми.

По лицу его было видно, что в своей жизни он не прочел ни одной книги.

– Ага, – сказал мужичонка, и Риоль не понял – к чему?

– Где контора порта? – спросил Риоль, на всякий случай, беря собеседника за рукав – в том было что-то такое, что наводило на мысль о возможности побега.

– А, там, где начальство, – свободной рукой мужичок описал неопределенное направление в виде замкнутого круга.

– А где начальство?

– А там, где контора порта…

Продолжать столь содержательный разговор было бессмысленно, и Риоль применил проверенный способ всех путешественников по неведомым землям, достоверно известным тем, что они населены людьми – отпустив мужичка, пошел в том направлении, куда вело больше всего следов.

Конторой оказалось быстромонтируемое двухэтажье, собранное из гофрированного железа, с крыльцом на деревянных сваях и стеклами почти в каждом окне.

Прямо над конторой нависала стрела арочного портального крана – явное нарушение любого вида техники безопасности.