В последнюю ночь августа наконец свершилось то самое – немыслимое и страшное: на своей подмосковной даче был убит президент Тихон Пилепин, властитель, намертво прилипший к трону России и безраздельно правивший страной на протяжении последних девятнадцати лет. Тиран тихий и лукавый, политик тщеславный и ничтожный, его настиг банальный рок неудачливого русского венценосца. Как и тех, других, до него – ту мрачную вереницу божьих помазанников, уходящую в дымную византийскую тьму, тайно придушенных в скомканных постелях, зарезанных в пыльных будуарах, убитых метким ударом табакерки в висок или выстрелом в затылок, заколотых солдатским штыком или вельможным стилетом, Тихона Пилепина не судил беспощадный трибунал, прокурор не зачитывал бесконечный лист преступлений тирана, не было и торжественно мрачного эшафота, затянутого гробовым крепом с красными лентами, не было гильотины, украшенной алыми розами, или большого костра на главной площади. Не было обмирающей, жадно глазастой толпы, отцы не подсаживали детей на плечи: гляди, сынок, вот какой конец ждет каждого тирана, и сердобольная старушка не подкидывала хворост в огонь – нет, ничего этого не было. Была тьма, грязь и смерть: равнодушный Харон взял монету, оттолкнулся веслом и направил ладью по смоляной воде к другому берегу.

Той же ночью авиация мятежников нанесла ракетный удар по кремлевским казармам, где квартировали «золотомордые» – национальная гвардия президента, залп был выпущен по зданию на Лубянке. Одна из ракет угодила в «Детский мир». После этой оплошности дела пошли наперекосяк. Мятежом руководил генерал авиации Каракозов, мешковатый и напуганный выдвиженец, еще более неубедительный в парадном мундире, украшенном крестами, звездами и цирковыми аксельбантами. До генеральства он командовал текстильной промышленностью.

На деле переворот организовала и финансировала Анна Гринева, олигарх первого призыва, женщина хитрая и жестокая, последняя из бригады младореформаторов постперестроечного Советского Союза. Тех самых шустрых комсомольцев, кого партийные зубры презрительно называли «детки в коротких штанишках» и которые на правительственной даче в Барвихе, расстелив по полу школьную карту природных ресурсов России и ползая на коленях, хладнокровно поделили между собой всё – промышленность, транспорт, полезные ископаемые. Тихон Пилепин в тот круг не входил, тогда еще был на побегушках – поди-подай, линялый холуй по кличке Тихий. Холуй-то холуй, да с цепкой памятью. Угодив в президенты, Тихий ничего не забыл и никого не простил, с наслаждением отомстил каждому. Анну Гриневу оставил на десерт.

Убийство президента, мятеж, бестолковые заявления ряженого генерала, суета телевизионных врунов – народ проснулся и почуял кровь. В неразберихе слышался шум приближающейся грозы. Как мы могли так долго терпеть? Мы что, не люди?! Слепая ярость искала выхода. Народ выплеснулся на улицы, со злорадной страстью начал громить, ломать, крушить. Пришло, пришло время посчитаться! Электрички, набитые лихими парнями и девчатами – кто с кастетом, кто с финкой, а у кого и волына, – понеслись в столицу. За все ответят, гады!

Давно, давно ненависть копилась, застилала кровавой пеленой глаза. Десять лет – не кот начхал! Телевизионный яд изо дня в день проникал в мозг, трескучие фразы медийных шутов накрепко засели в головах и уже сами слетали с языка. Враг был известен – коварная Европа и жадная Америка. Пиндостан и Гейропа! Да еще наши собственные иуды – продажные шкуры, пятая колонна, недобитые олигархи. Ворье и кровопийцы – во, гляди, сволочи, дворцов понастроили, яхт накупили – все за наш счет! Жируют за счет простого народа, курвы! Жируете? Устриц жрете с шампанским? На нашем горбу в рай собрались? На-ка, выкуси!

Воровское словечко «западло» из наречия превратилось в существительное и стало обозначать врага – иностранца, западника, предателя. Появился лозунг «Убей западло!», его скандировали тысячи глоток на гулких площадях, кривые буквы были написаны на стенах домов, на транспарантах, свисающих с мостов.

Со звериным рыком, с матерными песнями, пьяные от воли и от водки, врывались толпы в ненавистные посольства. В кровавом кураже били стекла и поджигали вражьи автосалоны. Потные медные лица, хохочущие рты, крепкие кулаки в саже и крови. Мы вам покажем «Феррари», гниды! Будут вам бентли-фуентли, сволочи! Обезумевшие и оглушенные, потерявшие рассудок от ужаса и ярости, люди, уже вовсе непохожие на людей, убивали иностранцев. Вешали, резали, сжигали живьем. Моего шеф-редактора Стива Мора, доброго лысого дядьку, выбросили из окна его кабинета с одиннадцатого этажа. Практикантку Тиффани, стажировавшуюся в службе новостей после Колумбийского университета, раздели и привязали к столу; ее насиловали весь день, а после перерезали горло. Она была хрупкой мулаткой с шоколадной кожей, родом из Чикаго, в октябре ей исполнилось бы двадцать два года.

Моя белая кожа, московский акцент и невероятное везение помогли вырваться из Москвы, добраться до Латвии и из Риги вылететь в Америку. Уже в Нью-Йорке я узнала, что власть в России захватил некто Глеб Сильвестров. Депутат, амбициозный лидер мелкой фракции остро-национального толка, брутальный молодец с тяжелым подбородком и честным взглядом. Хваткий журналист, когда-то он прославился хлесткими репортажами, одно время вел свою программу, где бил не в бровь, а в глаз, лихо резал правду-матку и бесстрашно срывал маски. Женщины, особенно в провинции, обмирали от его страстного баритона и красивого, по-мужски грубого лица, с едва заметным шрамом на лбу, который он получил, спасая девочку во время наводнения в Эквадоре. Или, может, какой-то еще дальней стране.

Сильвестров был крут и прям. Он объявил себя диктатором и спасителем отечества. Народ ликовал. Действие конституции временно отменялось.

– Я – железный кулак России!

Хмурый, с медным лицом и коротким седым ежиком, он напоминал римского центуриона.

– Все за все ответят! – Сильвестров сжимал увесистый загорелый кулак. – Все!

Кого он имел в виду, стало ясно в тот же день. Диктатора поддержала Таманская дивизия, танки перекрыли главные магистрали столицы. В армии давно работали агитаторы думской фракции Сильвестрова. На мокрой броне сидели неприветливые ребята в черных комбинезонах. В аэропортах стояли блокпосты, черные люди с десантными автоматами проверяли документы. За двое суток был арестован весь кабинет министров и половина депутатов Думы. Чрезвычайным указом Сильвестров учредил народные трибуналы. Начались суды и казни.

– Русские! Я верну вам великую Россию! – Диктатор был яростен и красив. – Я – лавина, несущаяся с гор! Вместе мы сметем мусор и гниль, грязь и тлен. Страшный век настал для врагов моей отчизны! Гибельный век! Я – предсмертный гимн, я – реквием!

С того берега, прямо напротив Кремля, пер в небо черный столб жирного дыма – вторые сутки горело английское посольство. По Раушской набережной ветер гнал бумаги с коронами и королевскими гербами. Прохожий поднимал листок, зло плевал в корону – вот тебе, курва, владычица морей! – и, скомкав, бросал на тротуар. По городу шли грабежи, полиция переоделась в штатское и растворилась. Москва погружалась в хаос. На Красной площади стучали молотки, там строили эшафоты.