Они молча сидели на солнце, а Мехмет продолжал с диким криком носиться вокруг них. Потом он погнался за павлином, который посмел беспокоить их своими воплями.

— Господин мой, что будет с теми, кого мы победили на Родосе? — спросила Хюррем, помолчав. — Рыцари-иоанниты обладают властью, которая даже в поражении сослужит им хорошую службу.

— Рыцарям и их наемникам дали двенадцать дней на то, чтобы покинуть остров, если они не желают становиться подданными Османской империи.

— А простые люди, рыбаки, пастухи?

— Они вольны уехать в любое время в течение трех последующих лет. Если хотят продолжать жить на Родосе по истечении трехлетнего срока, они должны принять наши обычаи и нашу веру.

— Это очень почетно, господин, — восхищенно заметила Хюррем. — Но не думаешь ли ты, что рыцари могут когда-либо в будущем воспользоваться своей властью и снова посеять недоверие и мятежи там, где они осядут?

— Возможно, так и будет, любимая. Возможно, настанет время, когда я пожалею, что не приказал перебить их всех. Но, как ты всегда мне говоришь, я не могу судить людей по тому, что они могут или не могут сделать в будущем.

Хюррем улыбнулась и прижалась к любимому. Когда он гладил ее по голове, она ощутила в нем растущее желание. Хюррем радовалась при мысли о том, что родит своему господину еще одного ребенка, но вместе с тем не могла дождаться того времени, когда снова разделит с ним радости любви.

Через неделю Хюррем родила султану второго сына.

Сулейман ласкал младенца, пока тот сосал ее грудь.

— Маленький Абдулла вырастет, и с ним будут считаться. Наверное, когда настанет срок, я назначу его наместником Австрии, а может, даже Америки. Посмотри на излом его бровей! По-моему, из него выйдет могучий воин и умный государственный муж.

Хюррем нежно погладила Сулеймана по щеке. Он в ответ поцеловал ее запястье и, наклонившись, поцеловал новорожденного. Затем переключил свое внимание на вторую грудь Хюррем и припал к ней губами. Нежно лизнув пухлый сосок, он попробовал на вкус ее молоко. Повернулся к младенцу и прошептал:

— Мальчик мой, от такого знатного угощения ты вырастешь сильным и мужественным. Соси хорошо, ибо в жизни тебе понадобятся все твои силы.

Сулейман снова поднял голову и прильнул к губам Хюррем в страстном поцелуе.

— Любимая, ты доводишь меня до исступления! Я прикончу всех и вся, кто посмеет помешать нашей страсти.

Хюррем улыбнулась и ответила на его поцелуй, слизнув с его губ собственное молоко.

— Дай мне еще несколько дней отдохнуть, любимый, а потом мы снова отведаем мускуса и шербета…

Ворота приветствий были почти закончены. Леса убрали, и Давуд осторожно балансировал на приставной лестнице, протягивая свинцовые тросы между коваными металлическими пластинами второй башни. Чтобы успеть вовремя закончить шпиль, он работал всю ночь. Ворота должны быть открыты завтра утром, к победоносному возвращению Ибрагима-паши. От усталости у него темнело в глазах и немели пальцы, но он почти ничего не чувствовал. Перед его глазами стояли металлические пластины, которые он прибивал на место. Работал он быстро и ловко. Наконец все было кончено, и он горделиво погладил дело рук своих.

Некоторое время он молча балансировал наверху. Затем, закрыв глаза, прижался к башне щекой.

— Молодец, мой ичоглан, — послышался голос из тьмы внизу.

Давуд очнулся от раздумий и посмотрел вниз, где блеснул свет. Несколько белых евнухов высоко поднимали факелы, а между ними стоял сам султан. Давуд вздрогнул, но инстинктивно склонил голову в знак почтения. Как можно быстрее он спустился с башни и спрыгнул на землю. Он поклонился султану во второй раз, а затем распростерся на гравии.

Он осмелился поднять голову и увидел протянутую руку султана. Смущенно принял ее и прижался к ней губами. Все его тело содрогнулось от его крепкой хватки — чести, оказанной лишь немногим. Султан помог Давуду подняться на ноги. Давуд тут же снова опустил голову, не смея смотреть на султана, но Сулейман пальцем приподнял его подбородок. Их взгляды встретились.

Давуд заглянул в бездонные глаза Сулеймана. Они долго молча смотрели друг на друга. Пальцы султана оставались на его подбородке; Давуд ощущал их тепло.

— Дело рук твоих наполнило нас радостью, молодой Давуд. Мы внимательно наблюдали за постройкой новых ворот.

Давуд густо покраснел. Заметив это, Сулейман расхохотался. Похлопал молодого ичоглана по плечу и повернулся к воротам.

— Можешь говорить, приятель. Я следил за твоими трудами; у меня дух захватывало по мере того, как они росли.

— Спасибо, господин, — с трудом выговорил наконец Давуд.

Они подошли к воротам, оглядели мастерски выполненную каменную кладку, красоту швов. Давуд, осмелев, протянул руку к нише и спросил:

— Нравятся ли ворота моему господину?

— Да, очень нравятся, — ответил Сулейман, сжав плечо Давуда с искренностью, которую никто не нашел бы неприятной. — В награду тебе, мой юный ичоглан, тебя представят в Изразцовом дворце моим гостям и одалискам из гарема, когда мы будем праздновать победу нашего нового великого визиря. А когда мы устанем от его рассказов о победах, ты подробно расскажешь нам о строительстве и о тех трудностях, с которыми тебе пришлось столкнуться.

Сердце екнуло у Давуда в груди.

Одалиски…

Валиде-султан…

Александра…

* * *

С восходом солнца Стамбул охватило поистине праздничное настроение. Огромные военные корабли османского флота на всех парусах обходили мыс Сарайбурну и входили в залив Золотой Рог. Они останавливались у полузатопленной цепи. Новый великий визирь и паши спустились в ярко раскрашенные шлюпки и преодолели последние шаги своего пути. Десятки тысяч горожан пришли в порт, чтобы приветствовать победителей. Крики толпы разносились над Золотым Рогом. Огромные пушки на галатском берегу и над крепостными стенами Топкапы выпускали ядро за ядром в честь побед османского флота и его предводителя.

Ибрагим, расставив ноги, стоял на носу шлюпки, входящей в гавань. Он широко раскинул руки, словно обнимая встречающий его Стамбул. Оглянулся на своих офицеров и развернулся к восторженной толпе горожан, которые пришли встретить его.

Его…

Он невольно устремил взгляд ко дворцу Топкапы на мысу, оглядывая постройки, каскадом спускавшиеся к воде.

Очутившись на берегу, он сел на большой помост, украшенный золотой материей и свежайшими стамбульскими цветами. Его пронесли на плечах по всему городу. Стамбульцы прыгали и кричали от радости. Всем хотелось увидеть великого Ибрагима-пашу. Он махал, кланялся народу — приятно было думать, что его встречает его народ. От него словно исходило сияние. Сейчас все любили его, все обожали. Ибрагим взмахнул саблей, еще покрытой кровью побежденных, и толпа взревела еще оглушительнее.