На ее лице появилась гримаса, точно от боли.

– Нечего особо рассказывать.

– В этом я сомневаюсь. – Арджун смотрел на ее лицо, повернутое к нему в профиль. Любовался ее непослушной белокурой челкой, которая обрамляла лоб. Однако больше всего ему нравилось, как легко он себя чувствует рядом с Пиппой. Легко, словно они знают друг друга уже много лет, а не всего несколько месяцев. В его голове зародилась новая мысль. Просьба, которую он редко осмеливался озвучить, потому что вряд ли бы мог ответить взаимностью. – Если можно, я бы хотел, чтобы мы и дальше были честны друг с другом. По-настоящему честны. Очень… приятно ненадолго перестать притворяться в Уайль.

Пиппа встретила его спокойный взгляд, и ее голубые глаза точно пронзили его насквозь.

– Однако ты отлично притворяешься.

– Из-за необходимости.

– Лжец, – повторила она его же реплику, сказанную недавно в лесу. – Мне кажется, ты вполне наслаждаешься этой игрой.

– Так же, как иногда наслаждаюсь ложью.

– Всего через секунду после того, как ты предложил быть честными. – Пиппа нахмурилась, а потом внезапно посерьезнела. – Не представляю, как буду врать Фобосу о том, где я пропадала.

– Это должно быть нетрудно. – Арджун ухмыльнулся, хотя его накрыло новой – и выводящей из себя – волной ревности. Будь оно все проклято. Он не имеет права ревновать. Да и к кому? К Фобосу Девере, серьезно?

Бастьян с Буном не перестали бы над ним смеяться, если бы узнали.

Щеки Пиппы порозовели.

– Это неправильно и некрасиво.

– Но необходимо.

– Тебе чем-то не нравится Фобос? – поинтересовалась она, недовольно втянув щеки. Точно пыталась недовольством защитить своего незатейливого избранника от осуждений Арджуна.

Будь оно все проклято. Фобос ее не заслуживал.

– Совсем наоборот, – сказал Арджун. – Он отличный молодой человек, просто немного… простоват. Мне не нравится тот тиран, что зовется его отцом. В качестве будущего свекра Реми Девере будет слишком тяжелой ношей для любой юной девушки.

От Арджуна не утаилось то, как Пиппа вздрогнула, когда он упомянул имя Реми Девере.

– Может, мистер Девере немного и навязчив, однако он любит сына, – сказала Пиппа. – В этом я не сомневаюсь.

– Любви недостаточно, невестушка. В этом я не сомневаюсь. – Недовольство вспыхнуло в груди Арджуна, когда он задумался о том, что мог натворить Реми Девере, раз теперь Пиппа вздрагивает от одного его имени. Однако он ничего больше не сказал. В конце концов, не его ведь дело, какими методами общается Реми Девере со своим сыном и будущей снохой.

Пиппа молчала некоторое время.

– Почему твоя мама не любит смертных? – спросила она наконец.

– Потому что она вышла замуж за моего отца и никогда не пыталась скрыть того, что считает это своей величайшей ошибкой. – Арджун покосился на Пиппу. – Придворным фейри не разрешено жениться и заводить детей по желанию, как королю Генриху VIII. Если супруг избран, то это навсегда, поэтому-то все делают этот выбор осторожно и тщательно.

– Получается, для тебя свадьба подразумевает вечный союз.

– Да, – ответил он. – Однако я ни за что не стану ожидать от смертного человека верности законам Сильван Уайль.

– И все же для меня свадьба тоже подразумевает вечный союз, поэтому я ценю мнение твоей мамы. – Ее глаза блеснули в тусклом свете свечи. – До этого момента я не понимала, как сильно ты рискуешь, согласившись жениться на мне, – сказала Пиппа, снова повернувшись лицом к Арджуну и посмотрев на него. От ее взгляда в груди у него разлилось тепло. – Спасибо, Арджун. Я надеюсь, что, когда все это закончится, ты искренне будешь считать меня своим другом.

– Было бы неплохо, да? – согласился он. – Дружить со своей женой. – Хотя его слова и прозвучали насмешливо, он не планировал шутить. Доброта Пиппы – и ее открытость, и ее искренность – не заслуживала его колких шуток.

Арджун внезапно кое-что понял. Ему было слишком легко в компании Филиппы Монтроуз. Арджуну она… нравилась. Не просто потому, что была прекрасна в свете свечей и камина, с ее растрепанными волосами и в порванной сорочке. Пиппа была доброй и чуткой, а ее юмор заставлял Арджуна улыбаться. Она напоминала ему возвращение домой. С ней он чувствовал себя безопасно и легко, просто будучи собой.

Арджун снова прочистил горло.

– Нам следует отдохнуть, – сказал он. – Завтрашний день определенно будет насыщенным, хотя можешь не сомневаться, моя мать нам поможет. И мы все уладим.

Хотя улыбка Пиппы дрогнула, она не отвела взгляд от Арджуна.

– Спасибо тебе, Арджун, – произнесла она. – Я ценю тебя – и твою помощь – больше, чем можно описать словами.

– Всегда пожалуйста, Пиппа.

Себастьян Сен-Жермен остановился у тела чудовищной дикой кошки и вздохнул.

Он надеялся, что животное выживет. Было опасно охотиться на них. Кошка напоминала пуму, но на деле была куда больше и сильнее. И что добавляло непредсказуемости – животное обладало интеллектом. Таких Бастьян еще не встречал на болоте неподалеку от Нового Орлеана, где он предпочитал охотиться на ничего не подозревающих аллигаторов. Что-то в их холодной крови было освежающим на вкус.

У этой же твари были длинные усы, а клыки доходили до размеров его ладони. На плече у Бастьяна теперь болтались лохмотья – в том месте, где одежду с пугающей резвостью разорвали когти животного.

Еще минута, и эта тварь могла бы его одолеть.

Бастьян полагал, что это вполне логично. Во-первых, дикие кошки в землях фейри были размером с пони, с толстой и развитой мускулатурой и острыми костями, торчащими вдоль позвоночника.

Стоя под светом полумесяца, висящего на бледном небосклоне, Бастьян застонал, массируя ключицу и дожидаясь, пока рваная рана заживет. Он старался не вслушиваться своим обостренным слухом в звуки леса, чтобы различить приглушенный стук сердца твари.

Однако ничего не услышал. Бастьян присел на корточки и оглядел массивную грудь кошки.

Угрызения совести сдавили его сердце. Конечно, он гордился тем, что убил всего одно существо в зачарованных лесах Сильван Уайль, да и то случайно. Однако мысль о том, что он поразил такое прекрасное животное, была ему и противна. Эта тварь оказалась достойным соперником. Остатки шелковой рубашки цвета слоновой кости на плечах Бастьяна окропила кровь зверя. Багряная грязь измазала его руки и ноги. Обычно Бастьян так не пачкался, когда ему приходилось питаться. Среди всех вампиров в Львиных чертогах только Джей устраивал самозабвенные пиры, которые совсем не сочетались с тем, как он вел себя на публике. Однако ведь так часто бывает. Самые вежливые и утонченные кровопийцы обычно первыми сдавались в объятия неутолимого голода.