Филипп сделал шаг вперед.

Шарни остановил его.

— Одно слово! — сказал он. — Я думаю, что мы с вами поймем Друг друга.

Филипп мгновенно остановился. В голосе Шарни зазвучала угроза, и это ему понравилось.

— Что ж, я слушаю, — сказал он.

— Если мы с вами, отправляясь требовать удовлетворения у господина Калиостро, пройдем через Булонский лес, то это займет больше времени, я это прекрасно понимаю, но полагаю, что таким образом наш спор будет окончен.

Молодые люди, которые с первого взгляда почувствовали, что они соперники, и которые при первом же подходящем случае сделались врагами, прибавили шагу, чтобы поскорее добраться до Королевской площади. На углу улицы Па-де-ла-Мюль они увидели карету Шарни.

Шарни, не утруждая себя больше ходьбою, сделал знак своему выездному лакею. Карета подъехала к ним. Шарни пригласил Филиппа занять в ней место, и карета покатила по направлению к Елисейским полям.

У де Шарни были великолепные лошади; меньше, чем через четверть часа, они были в Булонском лесу.

Когда кучер нашел в лесу удобное место, Шарни остановил его.

Мало-помалу Филипп и Шарни все углублялись и углублялись в лес.

— Если вы ничего не имеете против, господин де Шарни, — заговорил Филипп, — то вот, по-моему, прекрасное местечко.

Граф поклонился и обнажил шпагу.

— Полагаю, — сказал он, — что мы с вами не должны касаться истинной причины ссоры, Филипп не ответил.

— Что ж, назову вам истинную причину: вы искали ссоры со мной — ведь начали ссору вы, а искали вы ссору из ревности.

Филипп помолчал.

— Граф! — сказал он. — По правде говоря, я опасаюсь, что вы сошли с ума.

— Вы хотели убить господина Калиостро, чтобы понравиться королеве, не так ли? А чтобы понравиться королеве наверняка, вы хотите убить и меня, но убить насмешкой?

— Ах, это вы напрасно! — нахмурив брови, воскликнул Филипп. — Это слово доказывает мне, что сердце у вас не такое благородное, как я думал!

— Что ж, пронзите это сердце! — отвечал Шарни, распахнувшись в ту самую минуту, когда Филипп выставил ногу вперед и сделал быстрый выпад.

Шпага скользнула вдоль ребер и проложила кровавую бороздку под тонкой полотняной рубашкой.

— Наконец-то я ранен! — весело сказал Шарни. Он зашатался, и Филипп не успел подхватить его. Он поднял его на руки так, как поднял бы ребенка, и донес до кареты; Шарни был в полуобморочном состоянии.

Его уложили в карету; он поблагодарил Филиппа кивком головы. — Поезжай шагом, кучер, — сказал Филипп.

— А вы? — пролепетал раненый.

— О, за меня не беспокойтесь!

Оглянувшись в последний раз и увидев, что карета вместо того, чтобы, как и он, вернуться в Париж, свернула в сторону Версаля и затерялась среди, деревьев, он произнес три слова, вырвавшихся из глубины его сердца после глубокого размышления:

— Она его пожалеет!

У дома лесника Филипп увидел наемную карету и вскочил в нее.

— На улицу Нев-Сен-Жиль, да побыстрее! — приказал он кучеру.

Автомедон [37] за двадцать четыре су доставил трепещущего Филиппа на улицу Сен-Жиль, к особняку Калиостро.

Особняк, отличавшийся необыкновенной величественностью, в то же время был необыкновенно прост.

Филипп спрыгнул на землю, бросился на крыльцо и обратился к двум слугам одновременно.

— Его сиятельство граф Калиостро у себя? — спросил он.

— Его сиятельство сейчас уходит, — отвечал один из слуг.

— В таком случае это лишний повод, чтобы я поторопился, — сказал Филипп, — мне необходимо поговорить с ним прежде, чем он уйдет. Доложите: шевалье Филипп де Таверне.

Филипп вошел в дом, и им овладело волнение, которое вызвал у него спокойный голос, повторивший его имя вслед за слугой.

— Извините, — сказал шевалье, поклонившись мужчине высокого роста и недюжинной силы, мужчине, который был не кем иным, как тем самым человеком, которого мы уже видели сначала за столом маршала де Ришелье, затем у чана Месмера, затем в комнате мадмуазель Оливы и, наконец, на балу в Опере.

— Я ждал вас.

Филипп нахмурил брови.

— Как — ждали?

— Ну да, я жду вас уже два часа. Ведь не то час, не то два — не так ли? — прошло с тех пор, когда вы решили прийти сюда, но некое происшествие, от вашей воли не зависевшее, заставило вас отложить осуществление этого намерения?

Филипп сжал кулаки; он почувствовал, что этот человек приобретает какую-то странную власть над ним.

Но тот не обратил никакого внимания на нервные движения взволнованного Филиппа.

— Садитесь же, господин де Таверне, прошу вас, — сказал он.

— Полноте, довольно шарлатанства! Если вы вещун — что ж, тем лучше для вас, ибо вам уже известно, что я хочу сказать, и вы можете заблаговременно укрыться в убежище.

— Укрыться… — с какой-то особенной улыбкой подхватил граф, — но от чего я должен укрываться, скажите, пожалуйста.

— Если вы вещун, значит, это вам ведомо.

— Пусть так! Чтобы доставить вам удовольствие, я избавлю вас от труда излагать мне причину вашего визита: вы пришли искать со мной ссоры.

— Стало быть, вы знаете, из-за чего я ищу ее? — воскликнул Филипп.

— Из-за королевы. А теперь ваш черед. Продолжайте, я вас слушаю.

— Появился некий памфлет…

— Памфлетов много.

— Это верно, но я говорю о том памфлете, что направлен против королевы. Калиостро кивнул головой.

— Не отрицаю.

— К величайшему счастью, эта тысяча экземпляров не попала к вам в руки?

— А почему вы так думаете? — спросил Калиостро.

— Потому, что я встретил рассыльного, который нес кипу газет, потому что я заплатил ему за них, потому что я отправил их к себе домой, а там мой слуга, которого я предупредил заранее, должен был принять их.

— Почему же вы самолично не доводите дел до конца?

— Я не довел дела до конца, потому что в то время, как мой слуга избавлял эту тысячу экземпляров от вашей странной библиомании, я уничтожал остальную часть тиража.

— Таким образом, вы уверены, что тысяча экземпляров, предназначавшаяся мне, находится у вас?

— Уверен.

— Вы ошибаетесь.

— Почему? — спросил Таверне, и сердце у него сжалось. — Каким же образом они могут оказаться не у меня?