– Что бы там ни было, это не может быть настолько плохим.

Но она не хотела больше ничего говорить, и я вдруг почувствовала, словно у двери плещутся волны возмущения, оставленного моей матерью. Меньше всего мне хотелось очередного конфликтного вечера. Пребывая в тревоге, я спускалась в столовую, и мне вдруг показалось, что в наш дом стремится прорваться не только разыгравшийся за окнами ветер.

Той ночью мне в очередной раз приснился кошмар. Я проснулась, парализованная страхом, возле кровати колебался огонек свечи, а за ним знакомое, но испуганное лицо. Мои ноги запутались в простынях, а вся я покрылась холодным потом. Я думала, что от переполнявшего меня ужаса сердце готово выпрыгнуть из груди, но Алиса посидела со мной, дождавшись, когда мое дыхание выровнялось и тени в углах спальни стали менее пугающими. Я надеялась, что не кричала во сне, но тревога в глазах Алисы и ее напряженное, встревоженное лицо рассеяли эту надежду.

– Уже все хорошо, – прошептала Алиса, – опять снились кабаны?

Я кивнула, судорожно вздохнув, и ощущение вернувшегося кошмара побудило меня проверить, не увлажнилась ли моя промежность кровью, но там было сухо. Вскоре Алиса опять улеглась в постель, и ее дыхание постепенно тоже выровнялось. Мы прожили в доме моей матери уже месяц, и за все это время мне ни разу не снились кошмары.

С того отягченного евангельской проповедью завтрака моя мать, так же как и я, ни разу не заикалась о моем возвращении в Готорп, однако мне следовало знать, что она так просто не отступится. Возможно, если бы я захватила сюда гипсовую статую Благоразумия, то не забывала бы иногда проявлять столь благородное качество, однако моя старая подруга осталась далеко, в моей спальне в Готорпе.

Я сидела на кухне в компании миссис Нейв, угощаясь горячим печеньем, только что вынутым из печи, когда пришла миссис Энбрик и сообщила, что кое-кто желает видеть меня. Я предчувствовала это со своего утреннего пробуждения: перемена в атмосфере и обновленное ощущение внутреннего беспокойства тому способствовали. Мое время здесь, похоже, заканчивалось.

– Кто же?

Могла бы и не спрашивать. Широкие черные юбки возвестили о приближении к кухне моей матери еще до того, как она явилась туда собственной персоной, плавно, словно рыба, скользящая в водной глади пруда. Судя по выражению ее лица, она была настроена воинственно и решительно.

– Флитвуд, немедленно выходите из кухни, – повелительно произнесла она.

Волна накатившего ужаса на мгновение, казалось, пригвоздила меня к стулу.

Миссис Нейв склонила голову, неловко отряхивая пухлыми руками крошки с фартука. Устремив на мать самый сердитый из моих взглядов, я гордо прошла мимо нее, вспомнив, как она вскрыла письмо Ричарда сразу по прибытии и не удосужилась сообщить мне о его содержании. Мне и в голову не пришло спросить, о чем он пишет, а его письмо ко мне так и лежало нераспечатанным на письменном столе в моей комнате.

– Флитвуд, вы же не можете вечно избегать его.

Я предпочла пройти в гостиную, а за мной в прихожей звенел ее возмущенный голос. Я уже решила, что больше не буду разговаривать с ней.

Меня пробирала дрожь, хотя воздух в этой тесной гостиной с высокими узкими оконными проемами был душным и спертым. В бледных лучах света плясали пылинки, рядом с моим креслом на табуретке лежала шахматная доска. Мать иногда играла в шахматы с домоправительницей, а иногда – сама с собой. Для нее такие игры были обычным явлением, но впервые я вдруг осознала, насколько достойно сожаления ее одиночество в гостиной, учитывая, что я находилась рядом, всего лишь этажом выше. В общем, при желании, она могла бы предложить мне поиграть с ней; но разве имело смысл жалеть женщину, которая сама предпочитала одиночество? Поправив на животе полы верхнего распашного платья, я в ожидании сложила руки на коленях.

Первым появился Пак, увидел меня, подбежал, радостно высунув язык, и уселся рядом с моим креслом. Затем вошла моя мать, ее паттены клацали по каменным плитам, поэтому поступь звучала звонче и тяжелей по сравнению со звуком, издаваемым обычными домашними туфлями из мягкой телячьей кожи, а следом за ней послышался знакомый перезвон монет.

– Флитвуд.

Я услышала его голос, одновременно увидев его. Блеснула на свету серьга в его ухе, и серые глаза тоже излучали сияние. Сначала он посмотрел мне в глаза, и сразу перевел взгляд на мой живот.

На лице его четко отразилась мысль: вы все еще с ребенком.

Я уже забыла, каким понятным и важным может быть молчание двух супругов, если они досконально так изучили друг друга, что их общению не помешает даже темнота. Пожалуй, можно читать даже мысли. Моя мать переводила невозмутимый взгляд с меня на Ричарда и обратно.

– Вы хорошо выглядите, – начал Ричард.

Я хранила молчание.

– Флитвуд? – резко повысив голос, изрекла моя мать.

– Я вас не задерживаю, – сухо ответила я.

Я умоляюще глянула на Ричарда, но взгляд его серых глаз так напряженно сцепился с моими черными глазами, словно он боялся, что я могу вдруг исчезнуть.

Моя мать удалилась из гостиной, закрыв за собой дверь. Но я не услышала звука шагов ее паттенов из прихожей, поэтому, чуть погодя, произнесла: «Мама» – и тогда из-за двери донеслись удаляющиеся звуки ее клацающих подошв.

Ричард сел в кресло напротив меня, и, к нашему общему удивлению, Пак неожиданно зарычал и залаял.

– Вы и собаку тоже настроили против меня? – весело произнес мой муж, хотя взгляд его оставался печальным.

– У него своего ума хватает.

Ричард вздохнул и, сняв свою черную бархатную шляпу, предложил ее Паку для обнюхивания в знак примирения.

– Помнишь меня, старина?

Я почувствовала себя дважды преданной, когда Пак подошел к нему, ткнулся носом в его руку и одобрительно оскалился.

– Ну вот, другое дело! – тихо воскликнул Ричард, потрепав Пака по голове и, как обычно, энергично погладив ему спину.

– Я и забыл, как много времени занимает поездка в этот манор, – наконец заметил он, пристроив шляпу на колени.

– В охотничьих вылазках дороги вас не утомляли.

– Я и не говорил, что утомлен.

– Однако не месяц же вам потребовался, чтобы доехать сюда.

Моя дерзость удивила нас обоих. Ричард открыл было рот, но опять закрыл его, ограничившись тем, что молча сменил позу в кресле.

– Нет. Меня задержали неотложные важные дела.

– Более важные, чем дела вашей жены? Ричард, как вы могли пойти на такое?

– Простите, я сожалею. Прошу вас, поедемте домой.

Я зажмурила глаза и перед моим мысленным взором пронеслись картины нашей четырехлетней семейной жизни: наши общие прогулки верхом, обсуждения покупок, проведенные вместе ночи, общие развлечения. Воспоминания о долгой счастливой жизни.