Короче говоря, существование мировой системы государств побуждает к дальнейшему использованию националистического дискурса для оправдания притязаний на суверенитет. Хотя некоторые аналитики предрекают исчезновение таких государств в постсовременном смешении локальных идентичностей и глобальных корпораций, государства, по-видимому, пока не собираются сдавать своих позиций. Многие говорят, что государства больше не в состоянии поддерживать четкие границы и распространять внутреннюю культурную однородность. Неясно, насколько такая тенденция может повлиять на национализм. С одной стороны, это может ослабить значение государств как движущих сил национализма и снизить привлекательность прихода к государственной власти. С другой стороны, это может ослабить способность государств противодействовать второстепенным национализмам и расширить возможности для формирования потенциально националистических групп. Но даже ослабленные государства скорее всего останутся единственной институциональной структурой, способной проводить в жизнь серьезные проекты демократии и самоопределения. В то же самое время эта мировая система государств отвергает новые притязания на государственность на основе интеграции/слияния или дезинтеграции/отделения. Во время «весны народов» в XIX веке считалось, что мировая система государств могла предоставить свободу каждой нации (Kohn 1968; Sheehan 1978; Szporluk 1988). Такая точка зрения продержалась не слишком долго, хотя подобная риторика самоопределения все еще встречается, отчасти потому, что она основывается на предположении, что можно найти ясное примордиальное или историческое основание, которое позволит окончательно ответить на вопрос о том, каковы истинные нации. Но, как заметил Геллнер, «всякий разумный подсчет покажет, что число потенциальных наций по всей видимости намного, намного больше, чем число возможных жизнеспособных государств» (Геллнер 1991: 26)[88]. Не все потенциальные нации преследовали цели создания нации или независимого государства.

Поэтому мировая система наций служит одновременно стимулом и ограничением для национализма. Она является стимулом, потому что нет никакого другого основания для участия в международных делах, а ограничением — потому что считается, что все множество государств уже дано. Поэтому новые государства всегда получают международное признание при особых обстоятельствах. В Африке и политические лидеры, и интеллектуалы, как правило, вполне обоснованно сетуют на произвольность — или даже коварность — границ, проведенных европейскими колониальными державами. Этнические группы часто разделялись, традиционные враги собирались вместе, доступ к портам закрывался, а торговые пути оставлялись без внимания европейцами, когда европейцы делили континент между собой, иногда пытаясь разделить местных жителей ради лучшей управляемости (Amin 1975; Nzongola-Ntalaja 1987). Тем не менее постколониальные африканские правительства и Организация Африканского Единства отказываются признавать сецессионистские режимы отчасти именно потому, что они не раз сами сталкивались с подобными притязаниями (Lewis 1983; Mazrui and Tidy 1984; Davidson 1992). Не только ОАЕ, но и ООН отказалась оспорить сомнительную аннексию Эритреи Эфиопией как из собственных интересов, так и вследствие усилий эфиопской дипломатии (Iyob 1995; Selassie 1980, 1989). Примечательно, что обретение независимости Эритреей в 1992 году было первым успехом националистического движения, стремившегося отменить одно из произвольных сочетаний народов и территорий, принесенное в Африку колониализмом и поддержанное современными африканскими государствами.

Стремление Эритреи к национальной независимости на протяжении всех тридцати лет войны свидетельствует о сохраняющейся значимости национализма как способа выражения коллективной идентичности и политических устремлений. Успех эритрейской борьбы не только на поле боя, но и при получении международного признания напоминает нам о том, что риторика национализма все еще действенна. Тот факт, что в результате борьбы Эритреи новая национальная идентичность возникла там, где почти отсутствовала история этнического единства, указывает на открытый потенциал национализма. Национализм способен не только продвигать старые солидарности, но и создавать новые.

Национализм слишком многообразен, чтобы его можно было объяснить одной общей теорией. Во многом содержание и особая направленность различных национализмов определяются исторически различными культурными традициями, незаурядными действиями лидеров и обстановкой на международной арене. В более общем, теоретическом выражении можно рассмотреть факторы, которые ведут к непрерывному производству и воспроизводству национализма как главной дискурсивной формации в современном мире. Они не объясняют всех следствий или особенностей националистического дискурса, но служат первым шагом в стремлении понять причины его существования и сохранения его значимости.

Национализм опирается на культурные традиции и этничность, но ни его форму, ни исторически специфическое распространение в современную эпоху невозможно объяснить этими факторами. Скорее необходимо рассматривать прежде всего способы, которыми национализм образует дискурсивную формацию, определяющую развитие современного государства и в то же время пытающуюся совладать с ним. Одним из основных аспектов этого является попытка обеспечить широкое участие в управлении государством. Национализм играет решающую, хотя и нередко оставляемую без внимания роль в современном дискурсе политической легитимности. Легитимность в этом дискурсе связана в основном с ответом на вопрос о том, насколько определенные институты правления представляют «народ» или служат его интересам; национализм — это риторика или дискурс, который используется для установления того, что именно представляет собой этот народ. Эта категориальная идентичность конструируется при помощи дискурса национализма. В этом случае вызов предположительно нелегитимным правительствам может быть брошен от имени нации.

Процессы формирования государства играют важную роль в содействии интеграции наций и, следовательно, важности национальных идентичностей. Наряду с развитием лучшей транспортной и коммуникационной инфраструктур, распространением рыночных отношений и экспансией производственных организаций, развитие государственных административных возможностей заметно увеличивает взаимосвязь между различными областями страны. Тем самым разрушаются различные квазиавтономные местные организации и иногда подавляются соперничающие нации-претенденты. В ходе объединения страны они создают более высокую степень внутренней культурной общности, включая языковое единообразие. Культурные сходства отмечаются при создании категориальных идентичностей. Дискурс национализма служит выражением этого процесса. Но как дискурсивная формация национализм определяет форму репрезентации, а не ее точное содержание или степень включения. Таким образом, националистическая риторика служит непосредственным выражением этого процесса унификации через репрезентацию всеобъемлющей нации, которая притязает на все государство или даже больше. В то же самое время националистическая риторика используется также для репрезентации противоположных притязаний на независимость со стороны подчиненных народов и тех, кто отказывается интегрироваться в растущие национальные государства.