В школе все было по-прежнему: постоянное ощущение, как если бы за шиворот засунули снежок – неуютно, противно. Гусаков и компания таких же тупых и злобных троллей, которых он называл друзьями, вышучивали Сеню и еще пару несчастных, придумывая им обидные прозвища, всячески стараясь задеть.

Учителя доносили разумное, доброе, вечное каждый в силу своего ума и таланта, но мало у кого это получалось интересно и познавательно, поэтому почти на всех уроках, кроме географии и музыки, была тоска зеленая. И хорошо еще, если к доске не вызывали и контрольных не было: в этом случае к скуке примешивался еще и страх

День катился серым шаром от первого урока к пятому. А под конец случилась катастрофа.

Сенин класс был дежурным, ребята остались убираться. Сене нужно было вымыть полы на своей половине коридора, и он, раздобыв ведро и швабру, уныло возил тряпкой по полу. Задумался, не заметил Гусакова и остальных. Да если бы и заметил, что это изменило бы?

Гусаков был свиреп, предсказуем и неумолим, как грамматические правила. Пнул ведро с водой, оно, естественно, опрокинулось, вода разлилась грязно-коричневой лужей. А после наступил на тряпку.

Сеня, по его задумке, должен был дернуть швабру на себя. У него не вышло бы освободить тряпку из-под ноги Гусакова, и это вызвало бы дружное ржание свиты. Однако этот момент пошел не по сценарию. Сеня дернул швабру, но сделал это чересчур сильно. Мокрый пол был скользким, Гусаков, не удержав равновесия, шлепнулся на попу, нелепо взвизгнув и взмахнув руками.

Дружки загоготали (тут без неожиданностей), правда, вовремя умолкли, поймав осатаневший взгляд предводителя. Лицо Гусакова сделалось пунцовым, и он, сжав кулаки, рванулся на Сеню, как локомотив.

Дальше было еще хуже. Драку (точнее, избиение) Сеня пережил бы (не впервой, если честно), но прибежала завуч, потащила его и Гусакова к директору. Последовали долгие нотации, разборки, бубнеж Гусакова, который пытался все свалить на Сеню, угрозы привлечь инспекцию по делам несовершеннолетних. А после их с Гусаковым отправили мыть пол под присмотром дежурного учителя.

Сеня был как в тумане. Молчал, вжав голову в плечи, не оправдывался. Ему почти не было обидно, что он пострадал ни за что. Хотелось лишь одного: чтобы все быстрее закончилось. При мысли, что и завтра придется идти в школу, и послезавтра, и потом, и еще несколько лет, становилось так тошно, что слезы подступали к горлу, и он изо всех сил старался удержать их. Не хватало расплакаться на глазах у всех, Гусаков потом вообще проходу не даст.

Ирина Борисовна, классная руководительница, позвонила родителям Гусакова, и вскоре за ним приехал отец – увеличенная копия сына, еще более грозная и несокрушимая. После короткого энергичного разговора в кабинете директора он широким командирским шагом пошел к выходу, волоча за собой понурого Гусакова-младшего.

Про Сеню на время забыли. Ирина Борисовна велела сидеть возле ее кабинета и ждать мать, которой тоже позвонили.

– Как придет, пусть зайдет ко мне, я с ней поговорю, – сказала она.

Ирина Борисовна хмурилась, но не сильно злилась на Сеню. Понимала, наверное, что не так уж он и виноват. Или, может, просто устала, потому и не было сил сердиться.

Она скрылась в кабинете, а Сеня остался ждать маму. Сидел-сидел, а потом отчаяние накатило с новой силой. Мальчик понял: больше нельзя тут оставаться! Стены надвигались на него, потолок давил, дышать было больно.

Сеня знал, что вскоре случится, и его подташнивало от страха. Мама, конечно, разозлилась, ведь ей пришлось отпрашиваться с работы и бежать сюда. Она в ярости, а вдобавок ее накрутят Ирина Борисовна и директор, к которому, возможно, ей придется пойти, как Гусакову-старшему. Сеня ничего не сумеет ей объяснить, не сможет рассказать, как все было на самом деле. Она не станет слушать, никогда не слушает. В школе мама будет сдерживаться, но потом ее гнев неминуемо прольется на Сеню, раздавит и затопит, как гигантская волна.

Он встал со стула и взял ранец. Сделал шаг по коридору, поглядывая на дверь, которая могла открыться в любую секунду. Из кабинета доносился раздраженный голос Ирины Борисовны: она кого-то отчитывала.

Не медля ни секунды, Сеня побежал к лестнице. Скатился с нее, схватил одиноко висящую на вешалке куртку. Сменную обувь переодевать не стал, слишком торопился. Техничка проворчала, мол, чего торчал в школе, мешая запереть раздевалку, но Сеня не воспринял ее слова, почти и не расслышал их.

Бежать! Он не знал, куда, важен был процесс. Убегая, двигаясь, можно хоть как-то влиять на ситуацию.

Сеня вылетел из школы в наползающие фиолетово-синие сумерки, помчался прочь от ненавистного здания. Обычно он шел на остановку, ждал автобус. Иногда приходилось и пешком идти, но тут недалеко, всего четыре остановки.

Сегодня Сеня не собирался садиться в автобус, он вообще не понимал, что намерен делать. Накрапывал дождик, люди спешили укрыться от него, раскрыв над головами разноцветные купола зонтиков, глядя вниз, чтобы не оступиться. Мальчик сразу же промочил ноги (на нем были тонкие ботинки), натянул капюшон. Ничего, что сыро и холодно. Главное – уйти подальше от всего, что отравляло жизнь. Осень, непогода, дождь, по крайней мере, были честны в своем бессердечии.

Черную машину, которая притормозила у обочины, Сеня заметил только тогда, когда с тихим жужжанием опустилось стекло.

– Привет, – раздался негромкий голос.

Сеня остановился и посмотрел на длинную гладкую машину. Стекла были тонированные, не разглядеть, что внутри. Водителя в открытое окно тоже толком видно не было.

– Ты куда это собрался, Сеня?

Мальчик раскрыл рот от удивления: откуда незнакомец знает его имя? И тут понял, что это не незнакомец, а дядя Андрей. Почему-то в первый момент ему показалось, что машина выглядит иначе, вроде она более черная и немного старомодного вида, но теперь стало ясно, что он ошибся.

– Что-то случилось? – Голос точно принадлежал дяде Андрею. Да и кому еще он мог принадлежать?

– В школе подрался, – ответил Сеня, хотя это была лишь сотая доля всего, что произошло.

Прохожие шли мимо, обходя мальчика с двух сторон.

– Ясно. – Кажется, дядя Андрей улыбнулся. – Ладно, со всеми бывает. Ты же мальчик, а мальчики порой дерутся. Садись в машину, не стой под дождем.

При этих словах задняя дверца автомобиля открылась. Это было немного странно, ведь дядя Андрей не пошевелился, не протянул руку, чтобы ее открыть. Хотя, может, это какая-то автоматическая дверца.

Сеня хотел забраться в салон, но остановился.

– Что же ты? – нетерпеливо проговорил дядя Андрей. – Залезай скорее.

– Мама, – ответил Сеня. – Ей Ирина Борисовна позвонила, вызвала. Она отпросилась с работы, сейчас придет. Надо ее подождать.

– Я уже тут! – прозвучало вдруг с заднего сиденья. Голос спокойный, ничуть не рассерженный.