по поводу названия моей картины – «Быдло империализма». (Картина И. Е. Ренина «Быдло империализма» – новый вариант картины «Бурлаки на Волге», – была написана в 1917 г. и тогда же экспонирована на 46-й Передвижной выставке. – Ред).

Открытка: «Посетил вчера выставку передвижников, видел «Быдло империализма» и удивлялся на нелепое название. Вы крупный художник в прошлом, ныне еще не умолкший старик. Но зачем же ломаться, манерничать в названии картины. Обидно за «Репина», за русское искусство; что же, и оно в поводу у революции? Ваш поступок глубоко взволновал нас и опечалил. Он похож на румяна, прикрывающие бледность лица героини купринской Ямы. (Повесть А. И. Куприна «Яма». Героиня повести – проститутка. – Ред). Умолкни, старик».

Не только не умолкаю, но постараюсь во всеуслышание объяснить свою идею удачного названия картины моей «Бурлаки на Волге».

Быдло – слово польское, оно разумеет оскотевшего раба, сведенного на животные отправления. Быдло глубоко развращенное существо: постоянно соприкасаясь с полицией, оно усваивает его способности хищничать по-волчьи, подхалимствовать, но быстро приходить к расправе над своими господами, если они ослабеют.

Традиционная задача империи – воспитывать своих подданных в постоянном унижении, невежестве, побоях и безволии автоматов.

А мой аноним так еще живет тем режимом: «Что же, и оно в поводу у революции?» – взволнованно печалится об искусстве этот, по всей вероятности, бывший полицейский цензор. Теперь ему уже чудится скорое возрождение у нас империализма… Ах, как соскучились по бывшей своей власти эти врожденные держиморды! – Молчать! Не рассуждать – это только нам дано.

Удивительно, до чего этот класс падок до власти! А сам русский человек давно их высмеял: «трем свиньям есть не разделит, а ведь туда же лезет управлять».

Да вот и мой цензор – анонимно, но сколько выражает повелительного жеста: «Ваш поступок глубоко взволновал нас и опечалил».

Мой печальник о русском искусстве боится повода – революции в искусстве. Но ведь революция есть пропасть, через которую необходимо только перейти к республике. И тут, в будущем, представляется большое грандиозное дело искусства. Вспомним только: Афины, Венецию – да и всю Италию (почти федеративную), Голландию и др.

А в заключение своего длинного возражения я скажу похвальное слово Русской республике за некоторые проявления. 1-е – нищенство, наше вековечное нищенство, исчезло. Нищих нет. Как? В наше голодное время, когда на простой кусок черного хлеба, даже плохо испеченного, глядишь с нежностью!.. И не только старух, стариков, – нет, даже дети нищие, так осаждавшие прохожих, исчезли, нет их; а мальчишки так деловито выкрикивают газеты и так бойко опытно продают их – диво! И еще: наших солдат ославили как циклопов, не знающих правды, – в трамваях, на улицах. А я еще не натолкнулся ни на одну неприятную сцену. Напротив: вежливость поражающая, уступка своих мест в трамваях. И кто это установил – не отдают чести офицерам? Ни разу не встречал: козыряют с какой-то даже грацией. А как скоро привилось равенство!.. Достоинство! Никакого подхалимства!! – как не бывало – это чудо!!

Большая перемена, уже в это короткое время. И поздно вечером и утрами раньше шести часов такой порядок, спокойствие. Куда бы прежнему времени – пьяные, побои, крики на улицах, скандалы – жутко было, все помнят царскую полицию, вытягивались только перед начальством. Республика так заметно подбодрила и уже облагородила улицы. Все ходят быстро, торопятся по делам. Куда девалась прежняя лень, апатия!..

Сколько их предупреждали…

(из письма К. И. Чуковскому)

Строки Победоносцева (Чуковский послал Репину выписку из писем К. Победоносцева. В одном из писем царю Победоносцев резко отзывается о картине Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 г.» и настаивает на запрете ее публичного показа. – Ред) и выписывать не стоило: в первый раз я ясно вижу, какое это ничтожество – полицейский – не выше нашего А. А. (Царь Александр III – Александр Александрович Романов. – Ред) – осел, во всю натуру. Все яснее и яснее становится подготовленная ими самими для себя русская катастрофа… Конечно, безграмотный мужлан Распутин был их гений, он и составил достойный финал им всем – завершилось… – ведь сколько их предупреждали.

…Насчет Вашего вопроса о Некрасове. В юности, только в Петербурге, я знакомился с его стихами. Странно, никто не поверит, но «Парадный подъезд» я узнал, уже написавши «Бурлаков». Уже товарищи стыдили, как это я не читал «Бурлаков» Некрасова. Бывает?

И я тогда уже критиковал Некрасова: разве может бурлак петь на ходу, под лямкой?!. Ведь лямка тянет назад; того и гляди – оступишься или на корни споткнешься. А главное: у них всегда лица злые, бледные: его глаз не выдержишь, – отвернешься, – никакого расположения петь у них я не встречал; даже в праздники, даже вечером перед кострами с котелком угрюмость и злоба заедали их.

«Как за хлеб, так за брань», помните. И богу помолятся и шапку скинут; а бес тут как тут…

Мировой спектакль перед моими глазами

(из письма И. И. Бродскому)

…Я поражен, восхищен и удивлен Вашей картиной «Расстрел 26 бакинских комиссаров»! Эта грандиозная картина производит незабываемое впечатление. И Вы, Вы – большой художник – стоите вне всяких мелких прыжков недорослей, открывающих новые методы. Ваша картина – вечная по достижению высот в искусстве. Смотрю и не верю глазам – какой это серьезный труд и какой Вы гениальный художник. Благодарю, благодарю!

Какой дивный – мировой спектакль стоит сейчас перед моими глазами, и всем ужасом восхищает меня проникновением живого таланта в суть жизни какая форма!

О себе скажу: я догадался, что надо мне делать, – пора юноше понимать возможности своего возраста. Я просто в продолжение всей зимы делал себе каникулы. В самом деле, я столько наработал, что пора и отдохнуть, и я так привык к своему отдыху, что только теперь, когда у меня в мастерской наверху, в нетопленной, уже 12 градусов тепла, я подымаюсь и без заботы о работе философствую о суетах мира, развратившегося до потери разума, а следовательно, доведшего свое существование до полной гибели…

Ах, если бы на месте моей Шехерезады, которая уже снята, вырос бы кратер Везувия, с каким бы радостным, ребяческим скачком я скакнул бы туда!..

Вот наслаждение! Это исчерпало бы все, главное – никого не беспокоил бы я своим необходимым естеством – копать мне могилу и расходоваться на все ненужное по части похорон.

Простите, примите мою братскую любовь к Вам.

Всколыхнется Россия

(из письма П. Е. Безруких)

…Я до сих пор с удовольствием вспоминаю своих милых художников, гостей из России. Какой даровитый, интересный народ! Уж не говоря о Бродском – Радимов поэт, филолог; Григорьев – святая душа-человек; а Кацман, какой подвижной, полный святого