могла отрицать, что действительно была не в себе и в самом деле полезно иметь рядом людей, которые вернут меня на рельсы, если я с них соскочу. Но с какой стати Лизель решила стать таким человеком? А ведь она с успехом проделывала именно это. Причина, по которой Лизель помогала мне, заключалась в том, чтобы удержать меня от превращения в малефицера. Я отчаянно боялась этого с пяти лет – и не отказалась бы от помощи.

Я купила кофе, вернулась и мрачно раздала стаканы. Аадхья по-прежнему смотрела на Лизель угрюмо, однако теперь на ее лице читалось мрачное смирение: да, мы от нее не отделаемся.

Мы приземлились в Лиссабоне днем. Я слишком мало пробыла в Нью-Йорке и не успела по-настоящему ощутить разницу во времени, и солнце стояло там, где, по моему представлению, должно было стоять; от привычных ощущений мне должно было стать легче, но все нью-йоркское приключение превратилось в сплошной кошмар, смешавшийся с другими смутными кошмарами, и в них неизменно фигурировала Офелия, напоминающая искаженное отражение на поверхности мутного озера. Я получила от Хлои три голосовых сообщения и полдесятка эсэмэсок, в которых она просила меня позвонить при первой возможности. Я прочитала их и подумала, что позвонить надо – но я знала, о чем она спросит. Что я бы сказала ей? Собирай манатки и беги из анклава сию секунду? Офелия ничем не угрожала Хлое, если бы только та не начала кричать на всех углах: «Наша будущая Госпожа – малефицер!» В любом случае, лучше ей ничего больше не знать.

Лизель повела нас прямо на вокзал, а когда мы добрались до Синтры – в роскошный отель в центре города. Пока они с Аадхьей обеспечивали нам номер – никакой магии, только деньги, – я стояла в прелестном вестибюле, уставленном антикварными вещицами, и рассматривала толпу туристов, которые шагали мимо, направляясь к живописным достопримечательностям. Поток приезжих с поезда устремлялся по ведущей в гору дороге с несущимися такси и гольф-мобилями, перевозящими тех, кто не желал тащиться пешком.

Поначалу я просто наблюдала за тем, что происходило прямо передо мной, а потом начала размышлять, почему вход в Шоломанчу устроили – судя по всему – прямо посреди туристического города. В Нью-Йорке, в Лондоне, в большинстве крупнейших городов мира были входы в анклавы, но это потому, что маги строили их там, где жили, – а живут они в основном в городах, поэтому им приходится мириться с неудобствами, трудностями и расходами, неизбежными при постройке входа там, где постоянно рискуешь столкнуться с заурядами.

Но Шоломанчу, как я думала, должны были выстроить подальше от всех анклавов и сделать труднодоступной для злыдней; почему ее не спрятали в каком-нибудь затерянном уголке мира? Я вообще перестала что-либо понимать, когда мы отправились по координатам и обнаружили, что они указывают на здание музея, причем не такого уж старого: его построили в начале двадцатого века, а Шоломанча к тому времени существовала уже около десяти лет. Это наверняка сделали нарочно, но я не понимала зачем.

Наши координаты не обозначали никакого конкретного места, поэтому нам пришлось обойти все здание; нужная точка могла находиться где угодно на территории. Мы не могли миновать очередь за билетами и просочиться сквозь стену незаметно – слишком много людей бродили по живописным улочкам вокруг и фотографировались на фоне ограды. Даже если бы все пешеходы на минуту рассеялись, вряд ли стоило рассчитывать на долгое уединение – то и дело из-за поворота показывалась очередная машина.

Поэтому пришлось ждать в очереди и покупать билеты. Затем мы отправились на длинную утомительную экскурсию, где нам рассказали о заносчивом хозяине особняка, о его увлечении Таро, ритуалами инициации, примитивизмом, под которым, очевидно, он подразумевал возможность наслаждаться нетронутой природой в избранном кругу (Аадхья закатывала глаза и беззвучно шептала: «Ну и дебил!»), о роскошных вечеринках, которые устраивались в саду. Мы украдкой искали какую-нибудь незаметную щель, дверь, ведущую из нашего мира, но один противный мальчишка из группы забирался буквально во все укромные уголки, обгоняя нас. Он дергал латунные дверные ручки и открывал старинные шкафы, не обращая внимания на затурканную мамашу, которая просила его ничего не трогать.

Когда экскурсия наконец вышла в сад, я уже почти уверилась, что Офелия направила нас по ложному следу; однако когда я это озвучила, Лизель сказала: «Тогда она послала бы нас куда-нибудь подальше и поглуше». Мы признали ее правоту и мрачно принялись бродить по саду, пытаясь найти вход в самый укромный на свете анклав и наступая на пятки компании туристов, гид которой нес над головой розовый флажок.

Сад был головокружительно прекрасен, роскошен и так далее. Здесь стояла адская жара, и примитивизм, видимо, требовал, чтобы дорожки петляли и агрессивно извивались; лестницы делали вид, что возникли в камне естественным образом, поэтому все ступеньки были кривыми. Мы пытались избегать толп и в результате трижды описали круг, осознав это, только когда в очередной раз прошли мимо одной и той же поросшей мхом лестницы. Я изнемогала от жары, хотела спать, злилась, и когда мы наткнулись на эту проклятую лестницу в четвертый раз, я начала истерически смеяться, меня пришлось отвести в кафе и привести в чувство с помощью холодной воды и крепкого кофе.

К тому времени Лизель сама кипела от ярости – подозреваю, на примитивизм ей было плевать. Она сбегала к кассам, раздобыла карту и, после того как я пришла в себя, устроила нам неторопливую исчерпывающую прогулку по музею и прилегающей территории. Лизель даже потребовала, чтобы мы отстояли мучительно длинную очередь в ритуальный колодец. В брошюре говорилось, что это было частью какого-то выдуманного масонского ритуала, который любили воспроизводить хозяин дома и его приятели. Им, видимо, не хватило приключений в молодости, поэтому, чтобы окружающие не крутили пальцем у виска, приходилось выдавать развлечения за напыщенные мистические ритуалы, в которые никто всерьез не верил. Как будто можно было вернуться в языческое прошлое, по большей части ими самими и выдуманное.

Я была не в том настроении, чтобы судить о них справедливо; а еще я перестала думать о входе в Шоломанчу, поскольку меня не покидало ощущение тоскливой школьной экскурсии. На мой взгляд, Шоломанча не могла находиться в этой песочнице для взрослых, поэтому я не раздумывала над тем, зачем все это надо. Потная и мрачная, я потащилась вместе с остальными в колодец, который даже не был настоящим колодцем – он напоминал башню, уходящую в недра земли, вместо того чтобы подниматься в воздух; посередине шла длинная винтовая лестница, и люди перегибались через перила, чтобы сделать фото.