Имя сына произнесённое вслух полоснуло ножом по сердцу. Я поняла, что близка к тому, чтобы снова сорваться и забиться в угол, завывая от тоски и безнадёжности. Все также подбадривая себя хриплым шепотом, я села, а потом встала на четвереньки. Наверное, я выглядела страшно и дико, ползущая по полу на дрожащих ногах, голая, истерзанная, шепчущая бред. Но я ползла. Не знаю даже куда, что я хотела найти. На стуле пластиковая посуда с подсохшей, покрытой корочкой застывшего жира, едой. Ею наверняка можно убить, но сомневаюсь, что Вадим любезно согласится отобедать. Стул тяжёлый, массивный - мне его не поднять ни за что. Кроме него - только испачканный моей кровью и отсыревший матрас: так себе оружие. Я добралась до него. В голове трещало и кружилось, последние часы мне не кололи препаратов, но действие все ещё не прошло. Несколько пустых, использованных шприцов на полу, тоже не помогут, если только воткнуть ему парочку в задницу, и как следует разозлить, тогда есть шанс, что он хоть убьет меня быстрее.

Относительная удача улыбнулась мне внезапно. Мне казалось, что я слышу шаги Вадима, который не спеша идёт по коридору проигрывая ножичком. Быть может это просто стук крови в моих венах, в моих ушах. Но я даже вообразила насколько вальяжна его походка, насколько самоуверенно выражение лица. Быть может, он даже напевает под нос. Занесли сюда меня в бессознательном состоянии, я не видела, что там за дверью, но представляла коридор полутемным и длинным, под потолком редкие лампочки, подобные той, что освещает мою 'комнату'. Когда Вадим проходит под очередной лампочкой, её свет поигрывает на гранях начищенного металла. Свой нож Вадим холит и лелет, аккуратно счищая с него мою кровь, полируя до блеска.

Представленная картина была такой яркой, что поневоле придала мне сил. Я дернула матрас от стены, у которой он лежал. Не знаю даже зачем. Но наитие меня не обмануло. Там, в самом уголке, между стеной и матрасом, лежал шприц. Их и так валялось несколько, но у меня мгновенно вспотели ладони от волнения. Я протянула руку. Шприц был полон. А я прекрасно помнила какой он оказывает эффект. Мгновенно накатывающее бессилие и апатия, конечности, весящие тонну. Наверное, его принесли, чтобы вколоть мне, но я уже давно не способна к сопротивлению. Отбросили в сторону за ненужностью и забыли.

Я толкнула матрас на место, оставив между ним и стеной зазор в несколько сантиметров. Легла на холодную сырую ткань, едва перебарывая неистребимую брезгливость. Протянула руки вдоль тела, позволив им упасть на пол по обе стороны матраса. Одна просто на бетон, а вторая держала в руках шприц, который, надеюсь был незаметен. Очень боялась, что он выскользнет из ослабших пальцев или у меня просто не хватит сил резко и высоко поднять руку. Но шприц был моей последней, единственной надеждой.

Вадим не заставил себя ждать. Вскоре я и правда услышала шаги. Заскрежетал в замке ключ. Я заставила себя расслабиться. Актриса из меня всегда была никудышной, будем считать, что это мой последний шанс сыграть блестяще. С тем, что он ещё и посмертный я уже смирилась. Даже если я убью Вадима, Юра с Ильей уйти мне не дадут. Но и к этому я относилась философски.

Я смотрела на Вадима сквозь неплотно смеженные веки. Он принёс большой полиэтиленовый свёрток. Тот шелестел разворачиваясь на полу. Ножик, все такой же блестящий, лежал на стуле рядом с тарелкой. Я отвела от него взгляд – добираться до ножа мне вечность. А вся надежда на эффект неожиданности. Вадим подошёл и склонился надо мной. Ни капли волнения на лице. Он равнодушен, словно делает работу, которая давно ему наскучила. Поиграл с ножом, подумал.

Затем резанул меня по ладони. Я стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть. Я уже давно поняла, что крики и сопротивление его только заводят. Ему нравится кровь и чужая боль. Вот и сейчас он недоволен. Окинул меня взглядом, словно прикидывая, не симулирую ли я апатию и беспомощность. О, я могла бы ещё покричать. На мне осталось ещё столько не израненных и не истерзанных мест. Но спокойное лицо и неподвижность видимо сказали ему, что мне уже все равно. Что я постигла дзен и ему с его ножом меня оттуда не выбить. Он грустно вздохнул, словно сожалея. Ему меня убивать, а я такая скучная. Досада.

– Ну что, пойдём? – сказал он то ли мне, то ли себе.

Поднял меня на руки. Легко, словно я была невесомой. Теперь моя рука со шприцом болталась позади его спины. Он сделал шаг. Я подняла руку. Секунда растянулась в бесконечность. Вот я с усилием сгибаю руку в локте. Шприц такой маленький, игла тонкая, не удивлюсь, если она просто не сможет проткнуть его слоновью кожу. Но игла входит в место, где плечо переходит в шею гладко, как по маслу. Я сразу же нажимаю, выдавливая лекарство внутрь.

– Сука! – кричит Вадим и роняет меня на пол.

Я лечу вниз так долго, словно из верхних слоёв атмосферы. И прекрасно зная, что за плечами парашюта нет. Моё тело так измучено, что я даже не пытаюсь вывернуться или сгруппироваться, и падаю, гулко ударяясь затылком о бетон. В голове взрывается боль, в глазах мельтешат яркие точки. Я вспоминаю мультики, которые смотрел мой сын, и представляю, как из моей головы сейчас вырастет шишка размером с Эверест, как у мультяшных героев, и звёздочки закружатся в хороводе. Хихикаю, и звук хриплого смешка неожиданно приводит меня в себя.

Да я измучена, каждая клеточка моего тела кричит от боли, но я пока ещё жива. Я откатываюсь в сторону, чтобы обезумевший от ярости Вадим попросту не затоптал меня. Он кричит. Его словарному запасу позавидовал бы портовый грузчик.

Препарат, который просто валит меня с ног лишая сил и воли, на него действует не так быстро. Он ходит, спотыкаясь, и не думает падать. Наконец, вспоминает про меня, виновницу его состояния. Рычит, словно раненый зверь. Пинает с размахом, мне кажется, что я слышу, как трещат мои ребра. Поворачивается в какой-то момент ко мне спиной, я поднимаю обе ноги и пинаю, но учитывая мою медлительность, скорее толкаю его под колени. Ноги Вадима подгибаются и он, наконец, падает. Падает на бок, перекатывается на спину, поворачивает голову ко мне.

– Я убью тебя, – шепчут его губы.

– Сначала встань, – отвечаю я.

Сама встаю, пошатываясь иду к опрокинутому стулу. На полу, тускло поблескивая, лежит нож. Я беру его, он дрожит в моих руках. Вадим не отрывает от меня взгляда. Он пытается встать, но у него не получается. Не знаю, что было внутри шприца, но действие у препарата убойное, на себе проверяла. Подхожу ближе. Он тянет ко мне непослушные руки.

– Да-да, я знаю, каково тебе, – говорю я.

Голая, избитая, я стою над ним и понимаю, чётко знаю, что его нужно убить. Но Бог мой, как это оказывается страшно. Просто взять и воткнуть нож в беспомощного человека. Я ни разу ни кому не делала больно физически. И сейчас наверное просто расплачусь и позволю им убить меня. Но тут я вспоминаю о Даньке и моя решимость возвращается.

– Ты этого не сделаешь!

 В глазах Вадима паника. Но я сделаю. Вот уже поднимаю руку.

– Покричишь для меня? – спрашиваю я. – Как я для тебя кричала.

И втыкаю нож. В грудь. Он входит с неохотой, несмотря на то, что отменно заточён. Застревает внутри, я вытягиваю его с противным хлюпающим звуком. Дырочка такая маленькая, такая не серьёзная. Она его не убьёт. Я плачу от страха и вонзаю нож ещё раз. И ещё. А Вадим все не умирает. Смотрит на меня мутными глазами, скребет пальцами по бетону, ломая ногти.