К моменту выхода «FM & AM» мне уже не терпелось взяться за следующий альбом. Джорджа FM Карлина распирало от собственных идей: реальные случаи из жизни, школьные воспоминания, истории от первого лица, реакция на происходящее вокруг – те самые «Семь слов». И везде я – настоящий. Наконец-то Джордж Карлин стал главным героем своего творчества.

К этому времени «FM & AM» казался мне пройденным этапом, о котором пора забыть, если я хочу развиваться дальше. Я спокойно относился к тому, что, хотя он очень прилично продавался, можно было положить его на полку. В прямом и переносном смысле.

Я был не против, чтобы люди держали его у себя на полках, да и мне всегда нравилась идея завести полку для всяких таких штук. Для вещественных доказательств моих достижений. Аккуратных рядов видеокассет и компакт-дисков. Если у меня случится обширный инсульт и до конца жизни мне останется только смотреть телевизор, я смогу бросать взгляды на эту полку и говорить себе: «Ты хорошо поработал. Молодец. Ты сделал все, что хотел».

Уже через четыре месяца после «FM & AM» я записал «Классного шута». Я понял, что эти тексты родились и созревали уже давно и останавливала меня только собственная неуверенность. И вот они вырвались на волю во всей красе.

Раньше я был ирландцем, католиком. Теперь я просто американец. Люди РАСТУТ, понимаете? Я родом из ирландских кварталов Нью-Йорка. Приходская школа. Названная, как и церковь, школой Тела Христова, но это могла быть любая другая католическая церковь. Богородицы Великих Страданий. Святой Риты Морено[179]. Богоматери Вечного Движения. Это не была типичная школа строгого режима, где усердствовала в телесных наказаниях какая-нибудь сестра Мэри Карающая со стальной линейкой.

ХРЯСЬ! «AAAAAAАЙЙЙ! Рука!!!» Так и становишься двоечником-второгодником по чистописанию.

– У него двойка по чистописанию, миссис Карлин. Не знаю почему.

Потому что ему ОТБИЛИ РУКУ – ВОТ ПОЧЕМУ! Он пытается научиться писать ЛЕВОЙ РУКОЙ!

У нас этого не было. Пастор симпатизировал Джону Дьюи[180] и убедил епархию поэкспериментировать с педоцентризмом. И при этом все равно насаждать нам религию, а потом посмотреть, что из этого получится. Нам многое разрешали. Не ставили оценок, не требовали носить форму, не делили на мальчиков и девочек. Свободы у нас было так много, что к восьмому классу многие утратили веру! Нас поощряли задавать вопросы. А ответов у них, по сути, не было. Они шли на попятный: «Ну это ТАЙНА…» – «Тайна? Оу, ну спасибо, падре».

Я делал пародии на священников, и это граничило с богохульством. Лучше всего у меня выходил отец Бирн. Он проводил мессу для детей и рассказывал притчи про Дасти и Бадди. Дасти был католиком. А Бадди не был. И постоянно уговаривал Дасти съесть в пятницу хот-дог.

Я так похоже изображал отца Бирна, что мне захотелось заменить его на исповеди. Прийти в субботу в исповедальню и выслушать пару покаяний вместо него. Ведь я знал, что, согласно религиозным постулатам, если бы кто-то на самом деле принял меня за отца Бирна и хотел получить отпущение грехов, то, ВЫПОЛНИВ ЕПИТИМЬЮ, которую я на него наложу, он получил бы ПРОЩЕНИЕ! Нас же так учили: самое главное – это намерение. То, что ты намерен сделать. Ведь что такое смертный грех? Это серьезный проступок, совершенный абсолютно осознанно и по доброй воле. ТО, ЧЕГО ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТЕЛИ!

Более того, само желание уже греховно! Нельзя ХОТЕТЬ! Твой грех уже в том, что ты ХОЧЕШЬ полапать Эллен. Грех – ПЛАНИРОВАТЬ, как бы полапать Эллен. Грех – ИСКАТЬ МЕСТО, где можно полапать Эллен. Грех – ПРИВЕСТИ туда Эллен, чтобы полапать ее. Грех – пытаться ее полапать, и само лапание – тоже грех. ШЕСТЬ ГРЕХОВ из-за одного ЧУВСТВА!..

Но вернемся к ирландскому священнику на исповеди.

Во-первых, он узнает ваш голос, потому что вы выросли у него на глазах. Он всех вас знает. «Зачем ты это сделал, Джордж?» – «О Господи! Он ЗНАЕТ!» А ирландских священников хлебом не корми, дай наказать и помучить. Это они придумали девятидневное моление, девять Первых Пятниц, пять Первых Суббот, стояние Крестного пути, паломничество в Лурд. Вот это и смущало меня в моей религии. Конфликт между болью и удовольствием. Они всегда навязывают вам боль. А вас всегда тянет к удовольствиям!

Смущало меня и другое. Моя церковь легко меняла правила. «Этот закон непреложен, за исключением ЭТИХ ВЫХОДНЫХ!» Специальное разрешение! Есть мясо по пятницам – несомненно, грех, но не для жителей Филадельфии – ПОТОМУ ЧТО ОНИ СОБРАЛИ БОЛЬШЕ ВСЕХ МЕТАЛЛОЛОМА!

Сейчас все это давно позади. И даже мясо по пятницам я грехом не считаю. Но могу поспорить, что в аду до сих пор мытарятся грешники, наказанные за мясо.

Раз в неделю отец Рассел объявлял «Время Самых Важных Таинств». Для отца Рассела приберегались самые странные вопросы. Бывало, у нас уходила целая неделя, чтобы придумать вопрос позаковыристей. «Э-э-э, падре, если Бог всемогущ, может ли он создать такой большой камень, который сам не сможет поднять? А-ХА-ХА-ХА-ХА! Вот он и попался!»

Или вы берете самый простой грех и окружаете его невероятными обстоятельствами, смягчающими вину. Например, вы должны выполнить свой пасхальный долг – причаститься на Пасху, выбрав день между Пепельной средой и Днем Святой Троицы. Вопрос священнику звучит так: «Э-э-э, падре, предположим, у вас не получилось выполнить пасхальный долг, а уже наступила Троица. Вы плывете в море на корабле. Капеллан внезапно впадает в кому. А вы очень хотели причаститься. Но наступает понедельник – вы опоздали! И вдруг… вы пересекаете линию перемены даты!..»

Когда в 1973 году вышли «Классный шут» и «Профессия – фигляр» (по сути, это был «Классный шут», часть вторая), у меня появилось ощущение, что я снова оживаю, наслаждаюсь полнотой существования, что я еще столько всего могу сделать! Обшаривая самые темные закутки, я везде видел новые возможности. Все, что я делал до этого, казалось каким-то ограниченным, ведущим в тупик. Новый подход снимал ограничения. Давал простор, открывал будущее.

Пока вы способны наблюдать, пока можете изучать вещи и сверять их со своим внутренним камертоном, испытывать чувства и сравнивать с тем, что вы переживали раньше, вам всегда будет о чем поговорить. Меня постоянно спрашивают: «Неужели вы никогда не задумывались над тем, что идеи могут закончиться? Вам не бывает страшно, что когда-нибудь вам нечего будет сказать?» Конечно, мне это приходило в голову, но человеку свойственно рассуждать в терминах начала и конца. Факт в том, что идеи не могут закончиться – как минимум пока я получаю новую информацию и могу ее обрабатывать.