— Благослови его Господь! — произнесла мисс Бенсон, целуя маленькую пухлую ручку, высунувшуюся из-под одеяла. — Не вставай слишком рано, Руфь. Неблагоразумно расстраивать свое здоровье. Прощай!

— Прощайте, дорогая мисс Бенсон. Доброй ночи, Салли!

Затворив за ними дверь, Руфь снова вернулась к постели и долго смотрела на своего ребенка, пока слезы не выступили у нее на глазах.

Так кончился день Леонардовых крестин.

Мистер Бенсон иногда учил детей, если его просили об этом их родители. Однако этот опыт мало что давал для понимания быстрого развития Руфи. В детстве она училась у матери — и никогда не могла забыть то, чему научилась тогда. Этого раннего обучения оказалось достаточно, чтобы в девочке развились способности: хотя они и оставались в течение многих лет скрытыми, но подспудно росли и укреплялись. Новый наставник Руфи, мистер Бенсон, был удивлен тем, с какой легкостью она преодолевала все сложности, как быстро усваивала принципы и основы, с ходу схватывая суть вещей. Ее симпатия ко всему прекрасному и благородному возбуждала сильное сочувствие в ее учителе. Но особенно мистера Бенсона восхищало полное отсутствие в Руфи осознания своих необыкновенных способностей. Правда, тут не было ничего удивительного: она никогда не сравнивала себя с той, какой была прежде, и еще меньше — с другими людьми. Руфь совсем не думала о себе, все ее мысли были заняты ребенком и стремлением выучиться, чтобы суметь впоследствии воспитать его в соответствии с ее надеждами и молитвами. Если что-то и могло пробудить в ней самосознание, то это обожание Джемаймы. Мистеру Брэдшоу и в голову бы не пришло, что его дочь может считать себя ниже протеже пастора, но именно так оно и было. Ни один рыцарь прежних времен не принимал приказаний дамы своего сердца с таким восторгом, как Джемайма, когда Руфь позволяла ей сделать что-нибудь для себя или для ребенка. Руфь искренне полюбила отзывчивость Джемаймы, хотя и смущалась необузданными выражениями обожания.

— Мне бы не хотелось слышать, что люди считают меня красивой, — говорила она.

— Не просто красивой, а очаровательной и доброй. Так сказала о вас мисс Постлсуэйт, — отвечала Джемайма.

— Тем более не хочу об этом слышать. Может, я и красивая, но уж точно не добрая. Да и не следует слушать, что говорят про нас за глаза.

Руфь произнесла эти слова так серьезно, что Джемайма испугалась, не рассердилась ли та на нее.

— Милая миссис Денбай, я никогда больше не буду восторгаться вами и хвалить вас. Только позвольте мне любить вас.

— А мне вас! — отвечала Руфь, нежно целуя ее.

Джемайму не пускали бы так часто к Бенсонам, если бы мистеру Брэдшоу не вздумалось покровительствовать Руфи. Если бы она только захотела, то смогла бы одеться с головы до ног в его подарки. Однако она постоянно отказывалась от них, и это иногда даже сердило мисс Бенсон. Видя, что Руфь не принимает его подарков, мистер Брэдшоу решил высказать ей свое одобрение, прислав приглашение в свой дом. После некоторого колебания Руфь согласилась пойти к нему вместе с Бенсонами.

Дом оказался массивен и приземист, комнаты его были заполнены огромным количеством мрачной серо-коричневой мебели. Миссис Брэдшоу вслед за мужем старалась вести себя ласково с Руфью, хотя и имела при этом, как всегда, апатичный вид. В противоположность утилитарным вкусам мужа, миссис Брэдшоу втайне питала симпатию ко всему прекрасному, и склонность ее не могла бы найти лучшего удовлетворения, чем в этом случае. Хозяйка дома смотрела, как Руфь ходит по комнате, и ей казалось, что одно присутствие гостьи придает мрачному, бесцветному помещению недостающий ему свет и блеск. Миссис Брэдшоу вздохнула и пожалела про себя о том, что у нее нет такой прелестной дочери, о которой можно было бы сочинять романы. Она любила придумывать воздушные замки во вкусе издательства «Минерва-пресс», и это составляло ее единственное спасение от прозы жизни, которую она вынуждена была вести в качестве жены мистера Брэдшоу. Она понимала только внешнюю красоту, да и ту не совсем, иначе заметила бы, какую неизъяснимую прелесть придавала пылкая, любящая душа, чуждая зависти и эгоизма, ее некрасивой широколицей Джемайме, во взорах которой отражалось бескорыстное восхищение своей подругой.

Первое посещение дома Брэдшоу прошло так же, как впоследствии проходили еще многие. Пили чай, сервированный так богато и так некрасиво, как только и можно сервировать за большие деньги. Потом дамы взялись за вязание, а мистер Брэдшоу встал у камина и принялся просвещать собравшихся своими мнениями о различных предметах. Мнения его отличались той резкостью, которая характерна для людей, глядящих на все односторонне. Они во многом сходились с воззрениями мистера Бенсона, но тот несколько раз прерывал хозяина дома и просил о снисхождении для тех, кто не разделяет этих мнений, и тогда мистер Брэдшоу выслушивал его с состраданием, как слушают ребенка, который, сам того не понимая, городит всякий вздор. Мало-помалу миссис Брэдшоу и мисс Бенсон завели свой разговор тет-а-тет. Их примеру последовали Руфь и Джемайма. Двух младших девочек — очень воспитанных и неестественно тихих — мистер Брэдшоу отослал спать очень рано за то, что одна из них громко заговорила в то время, как отец распространялся о необходимости изменений в налогообложении.

Непосредственно перед тем, как подали ужин, вошел еще гость, которого Руфь никогда прежде не видела, но который казался хорошо знакомым остальному обществу. Это был мистер Фарквар, компаньон мистера Брэдшоу. Он провел последний год на континенте и только недавно вернулся. Этот господин был совершенно своим человеком в доме, хотя говорил мало. Он уселся в кресло и стал пристально рассматривать окружающих, однако в его взгляде не замечалось ничего нескромного или неприятного. Руфь удивилась, услышав, что он осмеливается противоречить мистеру Брэдшоу. Она ждала резкого отпора со стороны последнего, но мистер Брэдшоу хотя и не уступил, но в первый раз за вечер допустил, что кто-то, кроме него, может иметь свое мнение. Мистер Фарквар не соглашался во многом и с мистером Бенсоном, но выражал свое несогласие почтительнее, чем мистер Брэдшоу. Поэтому, хотя мистер Фарквар и не сказал ни слова с Руфью, она вынесла впечатление, что он человек достойный уважения и, пожалуй, даже симпатичный.

Салли почувствовала бы себя оскорбленной, если бы после возвращения домой ей не рассказали о том, что было в гостях. Как только мисс Бенсон вошла в комнату, старая служанка тотчас начала спрашивать:

— Ну, кто же там был? Чем вас кормили за ужином?

— Кроме нас, только мистер Фарквар. За ужином подавали сэндвичи, бисквитный торт и вино, вот и все, — отвечала мисс Бенсон. Сильно уставшая, она сразу направилась к себе.

— Мистер Фарквар! Говорят, он ухаживает за мисс Джемаймой?

— Чепуха, Салли. Он годится ей в отцы, — ответила мисс Бенсон, поднимаясь на первую площадку.

— И вовсе не чепуха. Подумаешь, десятью годами старше, — проворчала Салли, возвращаясь к себе в кухню. — Бетси, служанка Брэдшоу, знает, что говорит. Просто так она бы болтать не стала.

Это известие несколько удивило Руфь. Она любила Джемайму и интересовалась всем, что ее касалось. Однако, подумав несколько минут, она решила, что такой брак вряд ли состоится.