— Что? — Она заморгала, ослепленная взошедшим солнцем. — Что произошло на сей раз?

— Что это за шрам? Какая-нибудь операция? — спросил он, боясь услышать ответ. — Отвечай!

Ее глаза слегка прикрылись, словно она была смущена этим вопросом:

— Да, Ридстром. Операция.

— Ты опять врешь!

— Нет! Не вру, — приглушенно ответила она, — эта была незапланированная операция, проведенная с целью отрезать мне голову.

У него пересохло во рту:

— Ты была молода. Сколько тебе было?

— Какая…

— Сколько тебе было? — заорал он, и крик его эхом раздался в каньоне.

— Двенадцать, демон, — она встретилась с ним взглядом, — в двенадцать один солдат из армии хороших перерезал мне горло от уха до уха.

— Расскажи, что произошло.

— Клан Врекенеров убил моих родителей. Когда я попыталась противостоять им, они принялись за меня. И прежде, чем ты скажешь что-нибудь, — да, мне пришлось сражаться. Ты не представляешь, что они делают с такими детьми, как мы.

Он покачал головой:

— Врекенеры принимают вас, берут в свои семьи.

— И разлучают братьев и сестер для того, чтобы их умы лучше поддавались контролю. Они промывают мозги женщинам нашего вида, чтобы мы стали такими же, как и их женщины — покорными и серьезными, — полная противоположность нашему истинному духу. Они промывают нам мозги, чтобы мы думали так же, как ты!

— Как ты смогла выжить после такой раны?

— Это не имеет значения. Только то, что я сделала.

— Ты скажешь мне!

Она дернулась, но он крепко держал ее.

— Моя сестра, Ланте, умела мысленно исполнять свои желания. Я была мертва, мое сердце перестало биться, и в нем не осталось крови. Но она как-то приказала мне жить и оживила меня.

— Так вот почему у тебя поседели волосы.

Она отвернулась:

— Я больше не буду говорить об этом. — Она вновь попыталась вырваться из его рук. — Я не понимаю, зачем это обсуждать.

Когда он уставился на нее, она ответила ему неприязненным взглядом:

— Демон, ты думаешь, это единственный раз, когда я была убита?

Ничто не заставило бы ее рассказать ему об истории своих смертей. Демон не имел права это знать. Он понял бы это не так, как надо, потому что был приучен думать иначе, чем она.

Она посмотрела на него снизу вверх, и то выражение, что он увидел в ее взгляде, заставило его отпустить ее.

Он провел рукой по рту. Его внешний вид почти вернулся к нормальному, но он, казалось, был готов мгновенно измениться.

— Нам нужно идти, — пробормотал он.

Идти… подальше от Торнина, от morsus, от сестры. Начать другой бесконечный день.

Ее руки затекли, и мелкие покалывания пробежали от плеч до запястий, когда она сжала и разжала кулаки. Ее грудь болела, неудовлетворенное ночью желание поразило ее так же сильно и чуждо, как и болезнь.

И она спала в течение, по крайней мере, пяти часов. Такого не случалось с тех пор, как она была девочкой. И это значит, что все эти часы она оставалась уязвимой и ее безопасность полностью находилась в руках Ридстрома.

Ее это злило.

— Сегодня утром я услышал женское пение, — сказал он, заливая потухший костер водой, — но, когда я пошел проверить, там никого не оказалось.

— Я ничего не слышала.

По-видимому, она грезила, но не могла вспомнить, о чем. По крайней мере, он не видел ее мысли

— Сегодня мы должны провести время с пользой. — Она в ужасе смотрела, как он, схватив меч, отрубал каблуки ее сапог.

— Не думаю, что это время ты проведешь, посвящая меня в подробности своих планов.

— Я беру тебя с собой в мой дом в Луизиане. — Он поставил ее на ноги.

Ридстром стиснул зубы, глядя на ее обнаженное тело голодным взглядом, но так и не прикоснулся. В своей проворной манере он натянул ей юбку через ноги.

— Мы должны встретиться с повстанцами, которые собираются за пределами равнины.

— Оморт может сказать, кто приходит и уходит.

— Не в этот раз.

— Ты берешь меня к одному из запрещенных порталов, верно? Сколько времени мы будем идти?

— Еще несколько дней.

— Он найдет нас прежде, чем мы достигнем портала, — сказала она, и от ее слов его щека, пересеченная шрамом, дернулась.

Как только он облачил ее в металлическое бюстье и испорченные ботинки, она спросила:

— Что насчет моих чулок и трусиков?

— Ты не будешь их носить, пока ты со мной.

Она прикусила язык.

— Если ты не собираешься развязывать меня, то мне нужно, чтобы ты сходил за моим воротником и головным убором.

— Метнуться туда и обратно?

— Я не это имела в виду.

— Без шансов, принцесса.

— Но ты должен!

Он резко ринулся к предметам их разговора и схватил их.

— Почему, черт возьми, они настолько важны для тебя? Они почти утопили тебя!

Он развернулся с ними, чтобы забросить далеко в воду.

Она завопила:

— Нет, — но было слишком поздно. Они ушли на дно.

У нее перехватило дыхание, она покачнулась. Золото — жизнь… Гладкая водная поверхность стерла их с лица земли, как будто они и не существовали вовсе. Ее нижняя губка задрожала, и она не могла ничего сделать, чтобы скрыть это — ни эмоционально, ни иллюзорно.

— А теперь пойдем, — грубо велел он.

Когда он взял ее за руку, она оглянулась через плечо:

— Я не могу поверить, что ты сделал это.

Потерять золото — было одно, но выбросить его?.. Непостижимо.

— Нет никакого оправдания. Ни одного.

— Здесь это не нужно.

— Нет ничего ненужного, ты, чурбан! Эти части защищали мою голову и шею!

— Тогда ты должна будешь зависеть от меня, чтобы я выполнял их работу.

Он потянул ее за собой, и она поплелась за ним в гробовом молчании…

В последующие часы ничего не происходило. Она постоянно замечала на себе взгляд его зеленых глаз. Он стал более внимательным, протягивал руку, чтобы помочь ей преодолеть сложные участки местности. Но все еще не развязывал ее путы. И каждый раз, когда она пыталась убедить его отпустить ее, грозился кляпом. Она задавалась вопросом, насколько реальна эта угроза, потому что было совершенно ясно, что он хотел говорить с ней — но только на одну-единственную тему. Он продолжал спрашивать ее, сколько раз она умирала.