my first little inamorata in the grass of an orchard) from which I was rudely roused by the spattering sounds of a motor [Nabokov 1990:46].

В переводе Ильина inamorata становится «маленькой возлюбленной»:

Спал я урывисто и лишь в первые послеполуночные часы соскользнул в более глубокое забытье (без всякой на то причины проиллюстрированное видением моей первой маленькой возлюбленной – в саду, на траве), из которой меня грубо вытряхнули трескучие звуки мотора [Набоков-Ильин 1999: 139–140].

В переводе Бабикова – читаем «маленькая душенька»:

Спал я тревожно и только после полуночи соскользнул в более глубокое оцепенение (иллюстрированное без всякой к тому причины образом моей первой маленькой душеньки на садовой лужайке), от которого был грубо пробужден харкающими звуками мотора [Набоков-Бабиков 2014: 55].

Еще одно важнейшее для повествования упоминание слова inamorata встречается в описании провидческих снов В. В. в преддверии новой любви:

I have noticed, or seem to have noticed, in the course of my long life, that when about to fall in love or even when still unaware of having fallen in love, a dream would come, introducing me to a latent inamorata at morning twilight in a somewhat infantile setting, marked by exquisite aching stirring that I knew as a boy, as a madman, as an old dying voluptuary [Nabokov 1990: 102].

В переводе Ильина inamorata в этом предложении переведена как «тайная возлюбленная»:

За долгую жизнь я заметил или мне кажется, что заметил, что, когда я почти уж влюблен или даже еще не осознаю влюбленности, меня посещает сон, знакомящий с тайной возлюбленной на сумрачной заре, в обстоятельствах довольно детских, отмеченных на редкость болезненным возбуждением, которое мне приходилось испытывать и подростком, и юношей, и безумцем, и старым умирающим сластолюбцем [Набоков-Ильин 1999: 188].

В переводе Бабикова употребляется inamorata из оригинала:

За свою долгую жизнь я как будто не раз обращал внимание, что, когда я начинаю влюбляться или даже когда уже влюблен, но еще не сознаю этого, мне снится один и тот же сон, сводящий меня в предрассветных сумерках с предполагаемой inamorata при довольно инфантильных обстоятельствах, отмеченных теми волнительными и острыми моментами, что я изведывал, будучи и мальчиком, и юношей, и безумцем, и старым умирающим сластолюбцем [Набоков-Бабиков 2014: 117].

Может ли использование итальянского слова inamorata в романе быть чистой случайностью? Безусловно, нет, поскольку именно этот термин гармонично вливается в арлекинизированную канву повествования – любовные похождения Арлекина и инамораты трансцедентальны и проходят сквозь времена и пространства. Более того, одной из самых знаменитых исполнительниц роли inamorata в XVI веке была Изабелла Андреини, прекрасно образованная и начитанная красавица, чье сценическое искусство вдохновляло современников – поэтов и художников [Miklashevsky 1927: 61]. Тем же именем, Изабелла, зовут любимую дочь В. В., отношения с которой носят явные элементы инцеста. В. В. боготворит дочь и гордится ее умом и образованностью.

Знаменитая маска Доктора также появляется ненадолго на страницах романа, чтобы излечить загадочный недуг В. В. – нарушенное восприятие реальности. Доктор Юнкер (Junker в английском оригинале) представляет собой гротескное сдвоенное существо, состоящее из двух психоаналитиков – мужа и жены, не способных вылечить ни самих себя, ни пациентов. Фамилия пары психоаналитиков Junker имеет несколько значений – представитель прусской аристократии или надменный и ограниченный человек, а также старый разваливающийся автомобиль:

Принимал меня доктор Юнкер, сдвоенный персонаж, состоявший из мужа и жены. Они практиковали вместе уже лет тридцать и каждое воскресенье в уединенном и оттого скорее грязноватом уголке пляжа подвергали анализу друг друга. Среди из пациентов считалось, что по понедельникам они бывали особенно прозорливы… [Набоков-Бабиков 2014:23].

Возраст докторов, их апломб и вместе с тем некомпетентность зеркально отражают образ итальянского Dottore.

Рис. 20. Изабелла Андреини. Гравюра. 1601

В. В. встречает свою первую жену Айрис, участвуя в постановке пьесы Гоголя «Ревизор». Во время учебы в Кембридже (еще одна биографическая параллель с самим Набоковым) В. В. давал брату Айрис, Айвору Влеку, советы по поводу постановки сатирической комедии Гоголя, что послужило началом их приятельских отношений. Айвор Блек (Ivor Black в английском оригинале) имеет очевидное сходство с модернистскими изображениями Пьеро, а его имя дословно переводится как «бело-черный» (ivory – цвет слоновой кости, разновидность белого; black – черный) и символизирует одновременно и традиционный в эпоху модернизма бело-черный костюм Пьеро, и его переменчивый нрав. Повествование о взрослой жизни В. В. начинается именно с его совместной с Айвором работы над «Ревизором», который является еще одним связующим звеном между русским и итальянским театром. Главный персонаж «Ревизора» Хлестаков имеет множество арлекинизированных черт и своеобразным комедийным способом воплощает в жизнь совет баронессы Бредов придумывать мир и реальность. Сценическое поведение Хлестакова перекликается с остроумными непредсказуемыми выходками Арлекина и Труффальдино (уроженца Бергамо и родственника Арлекина из комедии ошибок Карло Гольдони «Слуга двух господ», 1763). И Труффальдино, и Хлестаков – плуты и выдумщики, одаренные богатым воображением. Оба они – блестящие импровизаторы, искренне верящие в собственные выдумки. Поглощенный собственным враньем, Хлестаков забывает о границах реального и вымышленного, каждый раз заново придумывая свою биографию.

Ключевые аспекты первого брака В. В. (с Айрис) напоминают элементы комедии дель арте. Он – Арлекин, она – инамората, а их история наполнена любовными треугольниками, ложью, пантомимами, соединением комического с трагическим. Отношения начинаются и заканчиваются сценами обмана, разыгранными в форме традиционной пантомимы, причем первый эпизод чисто комический, а последний трагический. При первом знакомстве В. В. с Айрис Айвор (ее брат) сознательно вводит В. В. в заблуждение, соврав ему, что его сестра глухонемая. Брат с сестрой разыгрывают перед В. В. эксцентричную пантомиму:

Брат и сестра общались на языке знаков, пользуясь азбукой, придуманной ими еще в детстве и с тех пор выдержавшей несколько новых исправленных изданий. То, что было предъявлено мне, состояло из смехотворно-вычурных жестов того сорта барельефной пантомимы, которая скорее подражает вещам, чем отражает их. Я позволил себе встрять с некоторыми собственными гротескными дополнениями, но Айвор сурово остерег меня валять дурака: ее легко было обидеть [Набоков-Бабиков 2014: 19].

Адюльтер и любовные треугольники, характерные для итальянских сценариев, неожиданно вторгаются в жизнь В. В. и приводят к внезапной развязке в форме пантомимы. Инамората Айрис, первая жена В. В., в течение всех восьми лет их брака скрывает от мужа свою личную жизнь. В. В. узнает об измене, только когда любовник Айрис,