— Как у тебя дела с разводом? — обязательно спрашивал один из них во время очередного разговора.

— Отлично. А у тебя?

— Прекрасно. Хотя мой и доставляет мне хлопоты.

— И мой тоже.

— А как у тебя складываются отношения с тем парнем, на которого ты работаешь? — непременно спрашивал Йоссарян.

— Все лучше и лучше… Я знаю, тебя это удивляет.

— Нет, меня это не удивляет.

— Я не знаю, как этим воспользоваться. Тебе нужно приехать к нам в Вашингтон, если я изыщу способ впихнуть тебя в команду. Наконец-то здесь появилась реальная возможность сделать какое-нибудь доброе дело.

— Для кого?

Ответом всегда было скромное хихиканье. Эти двое умели понимать друг друга без слов.

В период службы в агентстве ни одного из них не беспокоили этические вопросы в связи с работой, что заказывали им корпорации, никогда не заботившиеся об общественных интересах, идущие на выборы политики, за которых они никогда не стали бы голосовать, и большие табачные фабрики, принадлежавшие главным образом нью-йоркцам, которым не нужно было выращиванием табака, зарабатывать на пропитание. Йоссарян и Нудлс зарабатывали деньги, общались с состоятельными людьми и радовались преуспеванию. Составление речей для людей, которых они нередко презирали, казалось им разновидностью творчества.

Но время шло, и эта работа — как и любая другая для умного, без предрассудков человека — стала для них утомительной. Когда никто уже не сомневался в том, что табак является канцерогеном, их дети начали гневно на них посматривать, и неприглядность их деятельности стала очевидной. Они, не сговариваясь, начали подумывать о каком-нибудь ином поле деятельности. Прекрасно понимая, что рекламный бизнес, связи с общественностью и политическая работа, которыми они занимались, вещи пошлые, незначительные и лживые, оба они никогда не делали вида, будто думают иначе. Нудлс первым снял с себя маску.

— Если я пошл, незначителен и лжив, — заявил Нудлс, — то почему бы мне не поработать в правительстве?

С рекомендательными письмами, одно из которых было от Йоссаряна, он поехал в Вашингтон, округ Колумбия, чтобы там, используя родственные связи, удовлетворить свое честолюбивое стремление и просочиться в тамошнюю Коза Лоро.

Йоссарян тем временем сделал вторую попытку заколотить легкие и большие деньги, устроившись к одному уоллстритовскому дельцу, который проворачивал верные дела во времена, когда верные дела еще были. Он продолжал писать рассказы и небольшие статьи сатирически-язвительного характера вполне подходящие для престижного журнала «Нью Йоркер»; каждый раз, когда его творения отвергались, и каждый раз, когда ему отказывали там в редакторской должности, его уважение к журналу возрастало. Два его сценария имели полный успех, один — половинчатый, он набросал план очень острой пьесы, которую так никогда и не смог закончить, и большого комического романа, который так и не смог начать.

Он неплохо подрабатывал, консультируя клиентов, плативших ему либо оговоренную сумму, либо проценты, либо комиссионные; кое-что он заработал, и скромно участвуя в нескольких прибыльных слияниях недвижимости, понять которые ему было не по силам. Когда политический курс страны снова стал опасным, Йоссарян вдруг обнаружил, что, измученный отцовскими тревогами, направляет свои стопы к старому знакомому времен войны, Милоу Миндербиндеру. Милоу встретил его с воодушевлением.

— Я ведь даже никогда не был уверен, что ты всегда относился ко мне с симпатией, — чуть ли не с благодарностью поведал он.

— Мы всегда были друзьями, — уклончиво отвечал Йоссарян, — а для чего же еще существуют друзья?

Милоу со свойственной ему природной проницательностью, которая, казалось, никогда его не подводила, мгновенно насторожился.

— Йоссарян, если ты пришел, чтобы я помог твоим сыновьям освободиться от отправки во Вьетнам на войну…

— Это единственная причина, по которой я пришел.

— Я ничем не могу тебе помочь. — Йоссарян понял, что Милоу таким образом дает ему понять, что уже исчерпал свою квоту незаконно-законных освобождений от призыва. — Мы все должны нести свою ношу. Я выполнил свой долг, когда понял, в чем он состоит.

— У нас у всех есть обязанности, — добавил Уинтергрин. — В жеребьевке все зависит от везенья.

Йоссарян помнил, в чем состояли обязанности Уинтергрина во время последней большой войны — его основное занятие было рытье и последующее закапывание ям, что он делал в качестве осужденного за самоволки, в которые уходил одна за другой, чтобы оттянуть свою отправку за океан, туда, где было опасно, а оказавшись за океаном, он продавал ворованные зажигалки «Зиппо» и служил кем-то вроде заведующего канцелярией на военной почте, где аннулировал не соответствовавшие его представлениям о целесообразности распоряжения высоких инстанций, просто выкидывая их в корзину.

— Я говорю всего лишь об одном парне, черт побери, взмолился Йоссарян. — Я не хочу, чтобы он туда попал.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказал Милоу. — У меня тоже есть сын, о котором я беспокоюсь. Но мы уже исчерпали наши возможности.

Йоссарян в отчаянии понял, что стучится в закрытые двери и что, если Майклу не повезет с жеребьевкой, то им обоим, вероятно, придется бежать в Швецию. Он вздохнул.

— Значит, ты ничем не можешь мне помочь? Абсолютно ничем?

— Нет, кое-чем ты мне все же можешь помочь, — ответил Милоу, и на мгновение Йоссаряну показалось, что он ослышался. — Ты знаешь людей, с которыми мы не знакомы. Мы бы хотели, — продолжал Милоу, и его голос стал вкрадчивее, даже каким-то сакральным, — нанять очень хорошую юридическую фирму в Вашингтоне.

— Разве у вас там нет хорошей юридической фирмы?

— Мы хотим нанять все хорошие юридические фирмы, чтобы ни одна из них никогда не смогла принять участие в действиях против нас.

— Нам нужно влияние, — объяснил Уинтергрин, — а не какое-то сраное крючкотворство. Если у нас будет это сраное влияние, то нам никогда не понадобится ни это сраное крючкотворство, ни эти сраные адвокаты. Йоссарян, с чего мы должны начать, если мы хотим заполучить всех лучших законников в Вашингтоне?

— Вы уже думали о Портере Лавджое?

— О С. Портере Лавджое? — При звуке этого имени не устоял даже Уинтергрин, которого на мгновение охватил священный трепет.

— А ты можешь связаться с Лавджоем?

— Я могу связаться с Лавджоем, — небрежно бросил Йоссарян, который ни разу не встречался с Лавджоем, а лишь однажды связался с ним, просто позвонив в его юридическую фирму как представитель богатого клиента, ищущего за соответствующее вознаграждение услуг кого-нибудь, искушенного в вашингтонских интригах.

Милоу сказал, что Лавджой — волшебник. Уинтергрин сказал, что Лавджой охеренно хорош.

— Мы с Юджином сходимся в том, — сказал Милоу, — что хотим заполучить еще и тебя в качестве консультанта и представителя, конечно, на неполный рабочий день. Только когда ты нам будешь нужен.