— Что теперь на тебя нашло? — Графиня уселась напротив старика. — Ты неспроста надел эти зубы.

Годфри издал странный булькающий звук. В руке он сжимал клочок бумаги.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — Графиня потянулась к записке, но Годфри отдернул руку. — Выкладывай, приятель, — приказала она.

Элпью, стоя у очага, заглядывала в пустые котелки.

Годфри издал новый звук, на этот раз похожий на слабый стон. Наконец он вытащил изо рта зубы, забрызгав стол нитками слюны.

— Чума на них. — Он бережно положил фальшивые челюсти на колени. — С ними во рту ничего толком не скажешь.

— Ну? — прикрикнула графиня. — У меня судороги начинаются, Годфри, когда ты сразу не говоришь, в чем дело.

— Она хочет меня видеть.

— Кто?

— Ребекка.

— Ребекка! — Элпью уронила крышку, и та с грохотом покатилась по кухонному полу и остановилась, наткнувшись на дверь буфетной.

— Ребекка была здесь?

Годфри кивнул:

— Она просунула записку под дверь.

— Дай мне посмотреть. — Графиня протянула маленькую пухлую ручку. Годфри подал записку через забрызганный слюной стол. Графиня прочла вслух: — «В десять часов. Пруд Розамунды. Р.».

Элпью ахнула:

— Пруд Розамунды!..

— Элпью, ты становишься похожа на помесь нового механизма в водопроводе и актера, повторяющего свою роль. Постарайся сохранить хоть немного достоинства в трудных обстоятельствах. — Графиня внимательно посмотрела на Годфри. — Здесь нет подписи. Откуда ты знаешь, что это от нее?

— Была еще одна записка.

Элпью разинула рот.

— Еще одна записка?

— Элпью! — Снова повернувшись к Годфри, графиня заговорила мягко, словно с умственно отсталым ребенком: — Когда принесли вторую записку?

— О... — Он устало взмахнул рукой. — Несколько дней назад. Я поднял ее и прочитал, но Сара вырвала ее у меня и сказала, что это ей.

— И что там говорилось?

— Что надо отложить это до послезавтра.

— Что отложить?

— Откуда я знаю? Писали Саре, а она не любит разговаривать.

— А откуда ты знаешь, что это почерк Ребекки?

— Потому что так сказала Сара.

Графиня еще раз обратилась к записке. Почерк был элегантный, явно принадлежавший образованному и грамотному человеку. «В десять часов. Пруд Розамунды. Р.».Она перегнулась через стол.

— И последнее, Годфри, откуда ты знаешь, что эта записка предназначалась тебе?

Годфри заерзал на стуле и скорчил гримасу. Графиня описала бы ее как выражение лица человека, страдающего сильным несварением, но Элпью сразу же узнала Страсть, называемую Простой Любовью — лоб гладкий, брови слегка подняты и сдвинуты в одну сторону, глаза искрятся и заведены к небу, на щеках играет мягкий румянец. Рот Годфри был слегка приоткрыт, а старческие губы чуть увлажнены.

— Она могла быть только для меня, — прошептал он.

— Прекрасно и очень даже хорошо. — Поднявшись, графиня вернула записку. — Но, Годфри, мы не можем позволить тебе пойти на это свидание в одиночестве. Мы тебя проводим.

— Но...

— Не тревожься, мы не станем мешать свиданию влюбленных. Мы тихонько постоим в тени на случай, если придется тебя защитить.

— Но...

— Ночью Сент-Джеймсский парк не самое безопасное место, ты согласна, Элпью?

— Да, миледи. Это известное место сбора воров-карманников...

— Титиров...

— Бродяг самого низкого пошиба.

— И всех дам и господ, гуляющих по ночам. — Графиня завернулась в плащ. — Если ты понимаешь, о чем я.

Элпью возилась в буфетной.

— Чем ты занялась?

— Тут в дальнем углу на верхней полке стоял очень старый роговой фонарь. Я не осмелюсь отправиться в парк без света. Нашла! — Элпью появилась, держа на отлете грязный черный фонарь.

Графиня взяла из подсвечника толстую свечу и зажгла ее от пламени очага. Потом насадила на ржавый штырек внутри помятого старого фонаря и захлопнула крышку. Сквозь потускневшее роговое окошечко с трудом пробивался тусклый желтый свет.

— Ну, Годфри, вставляй-ка свои ужасные белые челюсти на место, и мы пойдем. У нас десять минут до твоей романтической встречи.

Во многих окнах Сент-Джеймсского дворца и Кливленд-хауса светились люстры и бра. Идя мимо, Элпью прикинула, что по пути из парка домой эти здания послужат им хорошими ориентирами, как звезды для моряков.

Они вошли в парк вслед за Годфри, опередившим их на несколько шагов. Держа фонарь повыше, Элпью двинулась первой, графиня сжимала ее локоть.

В отдалении ухнула сова.

— Надо непринужденно болтать, — тихонько сказала графиня. — Чтобы не подумали, будто мы боимся.

— Холодно, правда? — отозвалась Элпью.

— Да, — как могла громко, ответила графиня.

— Даже для апреля.

— Действительно.

Они в молчании проследовали через рощицу, состоявшую из вязов.

— А вдруг она прячется где-то здесь, готовясь убить всех нас?

— Нас трое, Элпью, а она одна.

— А вдруг она привела с собой целую банду?

Шикнув на свою спутницу, графиня стала озираться.

— Ты уверен, что мы идем правильно? Годфри? Где Пэлл-Мэлл?

Годфри остановился и огляделся, потом вынул зубы.

— Сам Пэлл-Мэлл или Пэлл-Мэлл-стрит?

— Мы же в парке, Годфри, — прошипела Элпью. — Зачем нам искать Пэлл-Мэлл-стрит?[25]

Пока Годфри водружал зубы на место, Элпью увидела лицо графини в желтом свете фонаря. Черты ее лица были искажены ужасом. Элпью испытывала то же самое чувство. Она стиснула руку своей госпожи.

Стук собственного сердца и без того уже отдавался в ушах Элпью, когда что-то горячее и влажное дотронулось до ее шеи. Она медленно повернулась. Графиня так сильно сжала руку Элпью, что та поняла: леди Анастасия тоже это ощутила. Позади них кто-то стоял. Очень близко, дыша им в затылок. Элпью медленно подняла фонарь, осветив пространство между их плечами.

Графиня сдавленно пискнула, встретившись глазами с серой, покрытой шерстью мордой.

— О Господи, Элпью, что за грязное чудовище! Оно не убьет нас?

— Ну что вы, мадам... — Элпью медленно, облегченно вздохнула. — Это всего лишь корова.