— Анна Лукас. — Элпью отложила листок в сторону и передала графине следующий. — Мистер Лукас.

— Недееспособен по причине безумия. — Графиня положила листок с его именем рядом с первой бумажкой. — Теперь находится в Вифлеемской больнице, благослови, Господи, его бедную безумную душу.

— Младший Лукас... всего лишь ребенок, которого из-за смерти матери отправили теперь в работный дом. — Элпью положила бумажку поверх первых двух. — Как вы думаете, не попытаться ли нам найти мальчика и как-нибудь помочь ему?

— Элпью, ты знаешь, сколько в Лондоне домов для бедных и работных домов? Легче найти иголку в стоге сена.

— Это да. — На новом листочке Элпью написала еще одно имя. — Миссис Ли, сиделка-служанка мистера Лукаса. Теперь бездомная и безработная.

— Таким образом, в этой стопке значатся люди, на кого подозрение не падает, потому что смерть Анны Лукас не принесла им никакой выгоды. Напротив, разрушила их жизни.

— Сиббер слишком занят собой и своей карьерой, так что, на мой взгляд, ему совершенно ни к чему вызванные смертью Анны неурядицы. — Элпью положила листок в центре стола. — Тогда как мистер Рич доволен потерей профессиональных актрис, потому что может заменить их... — Она умолкла, не желая включать себя в число его пристрастий.

— А что этот забавный итальянец? Куда его определим?

Элпью написала имя Лампоне и поместила бумажку в центральную стопку, потом отложила перо.

— Какой в этом смысл, мадам? Мы можем продолжать так до бесконечности. Но мы нисколько не продвигаемся вперед. Более того, всякий раз, когда мы покидаем дом, наши поиски как будто все больше и больше превращаются в охоту за призраками.

— Мы должны найти Ребекку, чтобы она нам помогла.

— Годфри, Сара приходила сюда?

— Да. — Годфри утробно рыгнул. — Собрала вещи. Правда, Рыжика оставила.

Песик, свернувшись, лежал у ног Годфри.

— Куда она ушла?

— Откуда я знаю?

— Полагаю, она все время провела здесь в молчании? — Графиня вздохнула. — Должна же была она что-то сказать.

— Я просто впустил ее, помог уложить в сундук одежду и проводил на улицу. — Годфри потер глаза. — Она что-то там говорила, что поживет пару дней на Литтл-Харт-стрит, немного переждет, а потом займется поисками лучшей жизни, сказала она, раз ее хозяйка убежала. — У него задрожала нижняя челюсть, и он укрылся за книгой. — Клянусь вам, миледи, если я доберусь до этого мерзавца Рейкуэлла, он долго не проживет.

Элпью и графиня украдкой переглянулись.

— Есть еще три ниточки, которые мы можем проверить, — сказала графиня, посмотрев на часы. — День уходит. Давай заглянем на квартиру к мистрис Монтегю и попытаемся что-нибудь выжать из этой противной служанки. Потом можем поискать Рейкуэлла. И наконец, мы должны сходить во Флитскую тюрьму — проведать нашего друга, торговца имбирными коврижками, у которого такое чудесное имя.

— Вы так уверены, мадам, что этот Валентин Верниш невиновен? Он там находился, не мог доказать свою непричастность, и у стражи могли возникнуть веские основания для его задержания.

— Элпью, ты прекрасно знаешь, что у стражи столько же шансов задержать настоящего убийцу, как у меня — выиграть в лотерею. Кроме того, я слышала слова жены пристава. Арестуют пришлого — не важно, виновен он или нет.

— Зачем им это делать?

— Откуда я знаю? Может, хотят продемонстрировать свое рвение? Или продать свой жалкий домишко, который, напомню, стоит прямо за углом от места преступления, и не хотят, чтобы цена на него упала. Или, возможно, пристав добивается повышения по службе. — Графиня собрала все обрывки бумаги. — Кстати, а что нужно было от тебя Ричу?

— Он пригласил меня играть на сцене.

— На сцене, подумать только! — Из-за книги Годфри раздалось презрительное фырканье. — И у тебя появится множество воздыхателей, преследующих тебя... Не думаю.

— Не понимаю, почему Элпью не может добиться большого успеха. У нее есть обаяние, хорошая фигура...

— Вы думаете о той потаскухе, Нэлл Гуин. В наши дни все изменилось. Чтобы стать актрисой сегодня, женщина должна обладать открытой душой, чтобы воспринять и передать образы Страстей в мозг, а затем, используя соответствующие уголки мозга, суметь выразить их внешне. Так здесь говорится... — Он ткнул пальцем в другую лежавшую рядом книгу.

— Спасибо, Годфри. — Графиня накинула плащ. — Идем, Элпью. Оставим этого человека с его фантастическими размышлениями о природе драмы в современном обществе.

Дверь в квартиру Ребекки открылась почти сразу же, как они постучали. При виде их у Сары вытянулось лицо.

— Что вам нужно?

— Мистрис Монтегю здесь? — На руках графиня, как младенца, держала Рыжика. — Мы бы хотели вернуть собаку.

— Вы знаете, что ее здесь нет. — Девушка преградила им путь.

Элпью отстранила ее.

— Тогда ты не станешь возражать, если мы здесь осмотримся. — Она направилась прямиком в гостиную. Было ясно, что в доме кто-то находится. В канделябрах горели свечи, а на столе поджидали два винных бокала.

Элпью прошла в столовую. Ящик с чаем стоял на прежнем месте. Элпью подняла крышку. Он по-прежнему был полон чая. Она открыла буфет. Как и прежде, он был заставлен бутылками бренди.

— Значит, мистрис Монтегю не возвращалась? — Она повернулась к девушке, которая с вызывающим видом стояла в дверях.

— Я ее не видела.

Графиня опустила песика на пол, и он побежал по коридору, толкнул мордочкой дверцу и проскользнула в комнату. Графиня последовала за ним и оказалась в спальне Ребекки. Кровать была застелена, в бра тоже горели свечи. Собачонка прыгала, стремясь забраться на высокую, под балдахином кровать.

— Кто здесь спал?

Подбежав, девушка попыталась захлопнуть дверь.

— Никто.

— Какая причуда — жечь лучшие восковые свечи в пустой спальне!

— Ну ладно, — сказала девица. — Признаюсь. Это я. И что? Раз ее нет, я буду спать где захочу.

— В это время дня? — Графиня подняла брови. — А если мистрис Монтегю застанет тебя здесь?

— Мне плевать, что думает мистрис Монтегю. Надеюсь никогда больше не видеть ее надменной физиономии.

— Ты же не можешь продолжать жить в ее квартире с таким отношением. Поверь, она вернется.

— Пусть возвращается. Я к тому времени уже уеду.

— Уедешь?

— Послезавтра я покину эту страну навсегда.

— Навсегда! — Графиня вздела бровь, и светлая пыль так и посыпалась на ее декольте. — Надо же!

— Да! Я уезжаю в прекрасный Новый Свет, в Америку. И буду жить, как знатная дама, у меня будут сотни акров плантаций — сахарных, табачных и картофельных, и я буду есть самый разный картофель — сладкий, кислый, толченый и даже маниоку. И все это будет расти сразу за дверью моего маленького домика в прериях Нью-Йорка.