Самым тревожным было то, что Умар отдал команду и своему чаду включить камеру, а Шамиль спрашивал что-то про балахон. Надо было срочно что-то придумывать, чтобы снова потянуть время.

— Так что ж ты, Умар, своего кореша Заура порешил? Нехорошо это, а? Не по понятиям.

— Что ты знаешь, а? Он такой же мне кореш, как и ты. Это он меня хотел кинуть, а не я его! Это он пытался меня обанкротить и прибрать к рукам этот дом, в который я почти все вложил! Он разорить всю мою семью хотел!

Тут Лазарев понял, на чем можно и нужно играть.

— Умар, мы с тобой деловые люди. Давай договоримся по-деловому. — Умар опять поднял свой набалдашник, дабы прервать разговоры, но после того, как Лазарев озвучил предложение, клюка так и осталась висеть в воздухе: — Я даю вам миллион за мою свободу. Миллион евро, разумеется.

В комнате повисла тишина. Умар сидел на столе с поднятой клюкой, его сынок, раскрыв рот, стоял у включенной камеры, а Шамиль, недоуменно крутя головой между ними, сверкал своей глупой золотой улыбкой. Слово «миллион» подействовало. Хотя бы на время.

— И что, он у тебя есть? При себе? — Умар наконец прервал напряженное молчание.

— Ну конечно, я его в носке ношу. По четным — в правом, а по нечетным — в левом, — съязвил Лазарев. — Конечно, у меня нет с собой миллиона. Мало того, я тебе его сразу и не дам.

Все трое чеченцев облегченно заговорили — как будто бы отсутствие миллиона было более радостной новостью, чем его наличие. Лазарев продолжил:

— Мало того, даже несколько десятков тыщ, что у меня были, твой сынок уже присвоил. Вон из сумки у него торчат.

Умар грозно посмотрел на потомка, а тот, покраснев, начал громко оправдываться по-чеченски. Его отец снова поднял палку.

— Нет, мусор, ты нас не проведешь. Знаю я твои кэгэбэшные замашки. Ты вон как-то улизнул из дома своего из-под самого нашего носа. Ты думаешь, мы тебя отпустим — и завтра ты блюдечко с маевочкой принесешь?

— С каемочкой, — поправил Умара разведчик. — С голубой каемочкой. Нет, дорогой, я понимаю, что ты не дурак. И ты понимаешь, что я не дурак. Я предлагаю тебе сегодня 500 тысяч евро. Сразу, еще перед моим освобождением. А завтра я тебе передам еще 500 тысяч. И тогда, в самом деле, давай лучше друг другу на глаза не попадаться.

— У тебя с собой 500 тысяч? — снова ошарашенно спросил Умар.

Лазарев закатил глаза:

— Господи, и откуда вы такие взялись! Ну, нет у меня с собой ничего. А что было, твой малыш уже у меня слямзил! Кстати, неплохо это было бы включить в сумму выкупа, но я добрый и мелочевку оставляю ребенку на мороженое. Я сейчас, при тебе, пишу письмо своему заместителю. У него, и только у него, есть доступ к моему рабочему сейфу. Там лежит ровно пять сотен кусков. Все, что там есть. Ни центом больше. Так что если бы я даже захотел тебе еще десятку-другую аванса накинуть, уже не смог бы — все остальное на счетах в банке. Ты посылаешь с этой запиской своего башибузука в мой офис (причем надо бы быстрее, пока рабочий день не закончился), он просит там Макса, говорит ему, что от меня. Дает ему эту записку (а только с моей подписью тот поверит) и через пять минут получает деньги. Привозит, вы меня отпускаете. Завтра днем я снимаю еще пятьсот, ты снова присылаешь башибузука. К вечеру завтрашнего дня ты миллионер. Как план?

Лазареву осталось только ждать. Троица активно заспорила между собой на своем наречии. Точнее, спорили в основном отец с сыном, отошедшие к окну, а Шамиль продолжал сверкать золотыми зубами и периодически вставлял какие-то слова, тыкая мясистым пальцем в сторону пленника. Лазарев не понимал языка (разве что периодически проскакивали самые отборные русские маты), но примерно мог представить ход этой оживленной беседы по жестам. Малой, похоже, доказывал с пеной у рта, что «агенту КГБ» верить нельзя и что в этом есть подвох. Старик рассказывал, как они проведут этого «агента», взяв 500 тысяч и после этого все равно перерезав ему глотку. Ну, а Шамиль? Тот, похоже, не вникая особо в тему, призывал уже резать скорее и приступать к обыденным делам — мол, застоялся он уже.

И так продолжалось минут десять, не меньше. Лазарев по понятным причинам не торопил события, наслаждаясь видом белого панельного потолка и разминая левую руку упражнениями с болтом. В итоге Умар снова обернулся к «кавказскому пленнику»:

— Откуда мы знаем, что твой этот Макс не вызовет полицию сразу? Может, это у вас условный знак.

— Ну да, так у нас заведено: «Дорогой голландский друг, как только я попрошу передать мне 500 тысяч, стреляй в ногу посланцу и зови полицию». А куда звать-то? Твой Басаев выдаст? — Лазарев кивнул в сторону здоровяка. — Давай сделаем так, он включит видео на телефоне, когда придет в мой офис. Как только его вяжут или отказывают в выдаче денег, вы мне тут же пускаете пулю в лоб. Ну, или в затылок — куда вам больше нравится?

На этот раз совещание было недолгим.

— Ладно, пиши свой записка, — грозно сдвинув брови, позволил Умар, присев на подоконник. — Но учти, мусор, если что чуть-чуть не так, ты узнаешь, что такое «секир-башка», моментально. Понял?

Наступила неловкая пауза. Чеченцы тупо пялились на Лазарева, а тот выжидающе смотрел на них:

— Ну? — в итоге не выдержал Лазарев. — Вы думаете, я чем писать буду? Зубами? Были б у меня такие, как у вашего Басаева, я бы, может, и смог.

Шамиль вопросительно посмотрел на вожака. Тот утвердительно кивнул, добавив какие-то предостережения по-чеченски. Бугай достал из кармана ключи от наручников и отстегнул правую руку пленника. Владимир попытался ею двинуть, но его пронзила резкая боль — настолько рука онемела и не могла нормально согнуться. Он сделал круговые движения рукой и размял пальцы.

— Ручку дай, вон на столе лежит… Бумага-то есть какая-то? — спросил он, когда Шамиль протянул ему «ручку».

Вся троица пришла в замешательство. Умар полез рыться в своей борсетке, пока его сын проверял карманы. Лазарев набрал воздух в легкие. Он понимал, что сейчас у него есть лишь одно мгновенье, чтобы решить, жить ему дальше или нет. Всего один шанс! Надо было сосредоточиться. Но, как назло, рука дрожала — то ли от волнения, то ли от непрошедшего онемения.

Лазарев с трудом двумя пальцами согнул ручку, приведя ее в боевое состояние. На предательский щелчок резко обернулся Шамиль, стоящий буквально в шаге от пленника. Владимир уже целился верзиле в глаз. Мгновенье — и раздался мощный щелчок «ручки». Гигант дико заревел и упал на пол, схватившись за окровавленное лицо. Лазарев тут же подскочил на ноги и, левой рукой схватив за ножку стул, рванул к юнцу, который находился в трех шагах от него, возле треноги с камерой. Владимир хотел вложить в удар всю силу, используя технику теннисного смэша, которую долго ему пыталась поставить Танечка. Но левая рука была занемевшей, да и признаться честно, он и в теннисе левой не мог ничего сделать. Поэтому удар стулом по голове Умарова сына пришелся не таким сильным, как хотелось, хотя стул и рассыпался на части. Пацан упал на пол, но тут же на четвереньках пополз к калашникову, бывшему следующей целью Лазарева. Пришлось наброситься на противника сверху, прижав его своей массой — благо здесь у разведчика было преимущество. Сосунок пытался отвести затвор автомата назад, но Лазарев уже придавил противника к полу, пытаясь отнять у него оружие. Раздался выстрел.