Бросив сумки в пустынном холле, разведчик сначала отпер изнутри входную дверь, а затем спустился по лестнице в подземный гараж. У минивэна Малыша валялся труп «психованного» со свернутой шеей. «Я же тебе говорил: на себе не показывай», — подумал разведчик.

Лазарев, все так же не снимая перчаток, тщательно протер руль, стекла и ручки дверей — надо было защитить и напарников Малышева. Тут же стояли рюкзаки с личными вещами и амуницией этой троицы. Порывшись в них, Лазарев нашел грязную рубашку, которую тут же нацепил на себя. Судя по размерам, рубашка принадлежала Самбисту — она висела на разведчике, как риза на попе. Но это все-таки было лучше, чем пиджак на голое тело.

Затем он вывел минивэн из гаража на дорогу к торцу офисного центра, засунул в бензобак ветошь, валявшуюся в бусике, и поджег ее. Вот теперь полиция заметит.

Вернувшись через гараж в холл и прихватив сумки, Лазарев выскочил к центральному входу, где одиноко маячил синий «Опель», сел в машину и быстренько рванул на трассу. Отъезжая от здания, он услышал довольно сильный хлопок, а от торца здания взмыл к небу черно-оранжевый столб огня и гари.

Теперь главное для разведчика было — не потерять сознание за рулем. Когда напряжение начало чуток спадать, он почувствовал смертельную усталость и адскую боль буквально во всем теле. Всю дорогу до Амстердама его тошнило с такой силой, что ему пришлось несколько раз останавливаться у придорожных каналов (благо их было предостаточно вокруг) и сливать «свое ДНК». Заодно он частями избавлялся от ненужных вещдоков и снова поменял номер авто на его исконный, голландский.

Когда он въехал в предместье Амстердама, было уже совсем темно. Набрав номер из адресной книги айфона, он уточнил местонахождение Самбиста и Афганца. Как и предполагалось, они дежурили у дома Умара в районе Оостерпарка, поджидая своих командиров. Через 10 минут он был уже там.

— Ну шо, Босс, во шо мы нарыли, — начал свой рассказ довольный Самбист, усаживаясь на переднее пассажирское кресло возле Владимира. Однако увидев состояние шефа, он осекся и глухим голосом спросил: — Малыш всё?

Лазарев кивнул. Севший сзади Афганец, как обычно, не выражал никаких эмоций. Повисшую могильную тишину нарушал лишь Самбист, шмыгавший носом и явно пытавшийся сдержать слезы.

— Тебе бы раны надо промыть, начальник, — наконец издал звуки Саня. — Аптечка в багажнике?

Он сходил за аптечкой, снова сел на заднее сиденье и провел какие-то манипуляции с затылком Владимира. Отчего, если честно, стало еще больнее. К тупой боли добавилась еще и острая — от дезинфекции. А в машине распространился явственный запах спирта.

— Я в багажнике увидал наши вещмешки. Нам их забрать? — снова раскрыл рот Афганец.

Лазарев встрепенулся: надо было действовать!

— Значит так. Вот вам деньги на карманные расходы и на дополнительную работенку. Прямо сейчас, пока полиция не явилась к родственникам погибших, постарайтесь «почистить» компы Умара — в его офисе и дома. Чтоб выглядело как ограбление. Справитесь?… Дальше избавляетесь от обоих айфонов. То есть совсем избавляетесь. Понял, Мыкола? Если надо, я тебе новый потом куплю, не жмотись. Саня, проконтролируешь!

— Обижаешь, Босс, — наконец выдавил из себя Самбист. — Мы профи.

— Хорошо, профи. После этого залегаете глубоко на дно. Ну, то есть очень глубоко. Если начнут спрашивать о Малыше — и знать не знаете, где он был эти дни и что делал. Оставьте мне свой настоящий контакт. Когда все уляжется, я свяжусь и передам вам остаток за это дело плюс бонус. На меня не выходить! Это, надеюсь, ясно?… Да, и смотрите не попадитесь на взрывчатке…

Попрощавшись с подчиненными, Владимир набрал номер Майка. Тот не отвечал. «Ну да, “спектакль” же», — вспомнил Лазарев. Он поехал в знаменитый «район красных фонарей», где находился «Эротический театр» Майка.

Поскольку припарковаться на узенькой Ахтер-бюрхвал, где находился этот, с позволения сказать, «театр», было невозможно, Владимир кое-как втиснул «Опель» в районе параллельного канала, и, пошатываясь, двинулся в «район красных фонарей». Тот был забит туристами и «кобелирующими личностями» со всего света. Они с видами знатоков ходили мимо витрин, освещенных красным светом, из-за которых их без особого энтузиазма пытались зазвать полуголые пожилые тетеньки разных размеров и цветов. Честно говоря, зрелище было отвратительным. Лазарев вспоминал свои юные дни, когда он впервые появился в этом квартале и с открытым ртом глядел на эту «свободу», непривычную для выходца из аскетичного СССР. То ли он тогда это воспринимал по-иному, но зрелище казалось более эстетичным. Но глядя на нынешних обитательниц этих комнатушек, он сделал предположение, что их контингент с тех лет не изменился — тогда здесь находились его ровесницы и сейчас они, уже обрюзгшие и потасканные, здесь же. «Боже, лет через двадцать сюда совсем страшно будет заходить», — подумал про себя Владимир.

Вид шатающегося из стороны в сторону Лазарева, похоже, совершенно никого не смущал. Вокруг было полно кофешопов, из которых народ выползал и в более неприглядном виде. Рядом с каким-то магазинчиком прямо на ступеньках сидел очень грязный мужик, который постоянно громко выкрикивал «Я лав Амстер-дам! Я лав Амстер-дам!» Сидел он тут неспроста — рядом лежал его навороченный смартфон последней модели, а внутрь магазина был протянут шнур от его зарядки. Тем не менее посетители магазина спокойно перешагивали сего типа, даже особо не обращая на него внимания. Так что Лазарев вполне легко слился с толпой «укурков», привычных для этого района.

Он подошел к «театру», в котором выступал Майк. На афише большими красными буквами было написано: «Уникальное порно-шоу для мужчин! Совокупление десяти пар одновременно! Только в Эротическом театре! ЛГБТ приветствуется». Судя по афише, шоу должно было закончиться минут через 15–20.

Лазарева солидно качнуло в сторону, он налетел на какого-то прохожего. «Еще не хватало в канал брыкнуться», — подумал контуженный разведчик, осматриваясь по сторонам. На этой, более узкой, стороне Ахтербюрхвал стояли только мириады велосипедов. Зато на той стороне он увидел несколько свободных лавочек. Перейдя к ним по мостику, Владимир брякнулся на скамейку и уставился на оживленный вход в «театр».

Рядом на лавку опустился дородный гермафродит (ну, то есть совершенно неопределенного пола), от которого распространился дурманящий запах каннабиса и отвратительных духов. Оно зазывающе подмигнуло Лазареву и начало демонстративно поправлять чулки на массивной ляжке (другое определение этому целлюлитному месиву было сложно подобрать). Разведчика снова жутко затошнило — к счастью, по дороге в Амстердам он уже избавился от всего возможного запаса «своего ДНК» и уже не мог этого делать физически. Только сейчас он вспомнил, что его пищей за весь день была только чашка двойного эспрессо под Брюсселем. Но есть все равно не хотелось совершенно. От одной только мысли о еде начинало тошнить.

Гермафродит, понявший бесполую бесплодность своих попыток, вскоре пересел на другую лавочку, пытаясь заманить теперь подвыпившего студентика-очкарика. А на выходе из «Эротического театра» появилась толпа возбужденных (во всех смыслах этого слова) зрителей, которые громко, на всю улицу, принялись обсуждать закончившееся шоу.