Постепенно я понимаю, почему он кажется мне каким-то новым. На нем нет очков. Они торчат из кармана рубашки, темная ткань намокла и прилипла к его груди. Я чувствую, что от одного этого вида у меня пересохло во рту, хотя вода теперь льется буквально отовсюду.

Он широкоплечий, сильный, мускулистый и мог бы переломить меня, как соломинку. Хотя я уверена, что не стал бы. Вся эта сдерживаемая им сила так контрастирует с тем, как он только что целовал и прикасался ко мне…

Сердце бешено пульсирует в груди и кружится голова. Сильный мужчина, который умеет так себя сдерживать, всегда повергает в трепет. Добрый, заботливый, но беспощадный к обидчикам слабых.

– Тебе не за что извиняться. Это мне нужно попросить прощения, – говорит он наконец. Но так тихо, что я подхожу поближе, чтобы его расслышать. – Я так напирал и…

– Все в порядке, – перебиваю я. У меня появилась дурная привычка его обрывать, хотя я так ни с кем никогда не делала. Как будто я спешу ему все сказать, как будто хочу убедить его в чем-то. Мне самой эта привычка не нравится. – Правда. Все дело во мне.

Совсем рядом грохочет гром, и от неожиданности я подпрыгиваю. Тогда он подходит ближе и крепко сжимает мой локоть, как человек, который больше не может не заботиться обо мне. Его рука такая теплая. Я хочу отодвинуться, но в то же время броситься к нему на грудь. От его взглядов и прикосновений меня все время разрывает.

Я сбита с толку.

Словно пьяная.

– Тебе нужно скорее в машину, – говорит он тихо, но так проникновенно, что с мучительной сладостью я осознаю, насколько близко он ко мне стоит. – Ты совсем промокла.

– И ты, – вздрагиваю я. И дрожь передается моему голосу. Тогда он берет меня за изгиб локтя и разворачивает.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

– Где твоя машина? – Итан берет дело в свои руки и ведет меня вперед, игнорируя возражения. – Отведу тебя к ней. Хочу убедиться, что с тобой все в порядке.

Он всегда на высоте, предупредительный и заботливый. Я сбежала от него, как дура, а он все равно добр ко мне. Любой другой молодой человек давно бы уже меня бросил.

– Я в порядке, правда…

– Хватит. – Он слегка сжимает мне локоть. – Где ты припарковалась?

Быстро шагая, он ведет меня в указанную сторону, а я стараюсь не отставать. Дождь снова усиливается. Леггинсы и свитер набрали воды и липнут к телу. Капли повисают на ресницах, и я моргаю. Одной рукой стираю их с лица, а другой достаю ключи. Нажимаю кнопку, чтобы можно было открыть дверь с водительской стороны.

Итан открывает мне дверь, и я ныряю внутрь. Теперь я смотрю на него из машины снизу вверх, а он нависает надо мной. Темная фигура на фоне ночного неба. Его запах, смешанный с влажным ароматом грозы, буквально пьянит.

– Ты в порядке? Тебя, вроде, трясет.

Я киваю. Так не хочу, чтобы он уходил. Касаюсь его руки, лежащей на двери автомобиля, сжимаю в своих его холодные пальцы.

– Я в порядке. Спасибо.

– Уверена? – И не отрывая от меня взгляда, он тоже пожимает мне пальцы. В ответ я пожимаю его. Я благодарна ему за эти успокаивающие прикосновения. Что-то теснится в груди, я вздыхаю, дрожу. Но дрожь эта не из-за холода, нет.

Это из-за него. Из-за того, как он смотрит на меня. Так, словно я – единственная женщина в его жизни. И неважно, что я убежала.

– Уверена, – твердо киваю я. Отворачиваюсь к рулю, чтобы завести машину. – И спасибо.

Итан улыбается, убирает мокрые волосы со лба.

– Поезжай осторожно.

– Я напишу тебе, когда приеду. – Я задумываюсь. – Или ты напиши. Смотря кто первый из нас будет дома.

– Хорошо. – Он уже закрывает дверь. – Спокойной ночи, Кэтрин.

Так неприятно, что он опять называет меня Кэтрин. Как будто мы вернулись к официальному общению. Как будто нас что-то разделило после этой сцены в кинотеатре.

– Подожди. – Я вылезаю из машины, и ему приходится отступить. Он по-прежнему держится за дверь машины и не дает мне выйти.

– Что… – только и успевает он выговорить. Я обнимаю его за шею, запускаю пальцы в его мокрые волосы и прижимаю губы к его губам. Нежно и долго.

В ответ он крепко обнимает меня за талию одной рукой и прижимает к себе. Я не сопротивляюсь, прижимаюсь к нему сама, обвиваю руками шею. Мои пальцы в его волосах. Мне хочется, чтобы он понял, почему я так поступаю, почему целую его под дождем. Мой поцелуй – это извинение, просьба о прощении, надежда, что он даст мне второй шанс.

Когда наши губы разъединяются, из него вырывается короткий урчащий стон. Это так сексуально, что у меня внутри от этого звука все трепещет.

– Что ты делаешь со мной? – спрашивает он с болью и так тихо, что я едва слышу его из-за дождя.

– Я могу спросить тебя тоже, – шепчу я у самых его губ и разнимаю руки, обвивавшие его шею. Он отпускает меня, и я снова скольжу внутрь своего автомобиля, улыбаюсь ему и, прежде чем он захлопывает дверь, машу ему рукой. И остаюсь в тишине темного салона автомобиля. Наедине со своими мыслями.

По дороге домой я вновь и вновь переживаю этот момент. Как обняла и поцеловала Итана. Девушка, которая до смерти боится мужчин. На губах я чувствую покалывание. Итан не пугает меня. Гораздо больше меня пугают проявления моего собственного тела. Пугают и вызывают любопытство. Он прикасался ко мне, целовал меня, а мне хотелось… растаять. И хочется этого снова.

Чем больше времени я с ним провожу, тем в большей безопасности себя чувствую. В нем есть что-то такое, что успокаивает.

Наморщив лоб, я решаю больше не зацикливаться, не беспокоиться. Может, мне не дано понять. Может, нужно просто согласиться со всем этим. Хотя ни с чем в своей жизни я так просто не соглашаюсь. По крайней мере теперь.

Однажды я согласилась.

И это стоило мне всего.

Кэти

Тогда

В четверг, через двадцать шесть дней после моего спасения, к нам зашел любезный полицейский инспектор. Я точно знала, сколько прошло дней, потому что зачеркивала красным каждый день на своем календаре. Считала дни, ждала какой-нибудь весточки от Уилла.

Но от него ничего было.

В обед, еще до того как Бренна вернулась из районного бассейна, в котором сестра теперь работала волонтером, перед нашим домом появился инспектор Грин. После моего возвращения папа был против того, чтобы Бренна волонтерила. Он очень за нее боялся. И маме пришлось сказать ему твердо, что молния редко или почти никогда не бьет в одно и то же место.

Прекрасно. Значит то, что со мной произошло, они считали ударом молнии. Немного странно… Похоже, они просто не понимали, как говорить об этом и как себя вести. Я тоже не знала.

Поэтому в семье этой темы предпочитали вообще не касаться. Мы притворялись, что все в порядке, все как прежде. Это всех устраивало. Бренна ходила вокруг меня на цыпочках, как будто я стеклянная и могу разбиться. Мне это нравилось. Раньше она не была со мной такой доброй.