– Ну конечно, это же его мать.

– И притом с такой загадочной надписью: «Чтобы она могла на меня смотреть».

– Прекрасно сказано, не правда ли?

– Это потому, что она умерла?

– Нет, вовсе нет! Она иногда приходит на его концерты, чтобы посмотреть на него… то есть послушать. Она ведь слепая.

– Вот как…

– У них очень трогательные отношения. Он ее навещает чуть ли не каждый день.

– А где она живет?

– В доме престарелых, на Монмартре. Он называется «Свет». Сын выбрал для нее комнату с видом на собор Сакре-Кёр.

– Но вы же сказали, что она слепая!

– Так что из этого?! Видеть можно не только глазами! – заключила маленькая женщина.

Руш взглянул на нее, пытаясь изобразить улыбку, но это ему не удалось. Она явно хотела узнать о цели его расспросов, но смолчала. А журналист уже получил от нее все нужные сведения, поэтому поблагодарил и удалился.

Несколько минут спустя вышел Уго Брюкке и в который уже раз позволил себя сфотографировать рядом со своей пылкой поклонницей.

9

На следующее утро Руш с бьющимся сердцем явился в дом престарелых. Он счел название «Свет» символическим – здесь должен был пролиться свет на его расследование. В приемной служащая спросила его о цели прихода, и он объяснил, что хочет навестить Марину Брюкке.

– Вы имеете в виду Марину Гурвек?

– Э-э-э… да, именно так.

– Вы родственник?

– Нет, не совсем. Я друг ее мужа.

– Но она не замужем.

– Была замужем, очень давно. Просто скажите ей, что я друг Жан-Пьера Гурвека.

Пока женщина ходила наверх, Руш терпеливо ждал в просторном холле, где увидел множество пожилых людей. Проходя мимо, они приветливо кивали ему. Он заподозрил, что его считают не гостем, а скорее новым обитателем приюта.

Вернувшись, служащая проводила Руша в комнату Марины. Он вошел и увидел ее со спины. Старая женщина сидела лицом к окну, из которого действительно был виден Сакре-Кёр. Она развернула инвалидное кресло и оказалась лицом к лицу с посетителем.

– Добрый день, мадам, – выдавил из себя Руш.

– Здравствуйте, месье. Можете положить плащ на мою кровать.

– Спасибо.

– Вам следовало бы купить себе новый.

– Что?!

– Я имею в виду ваш плащ. Он совсем износился.

– Но… как вы узнали?.. – пролепетал изумленный Руш.

– Успокойтесь, это шутка.

– Шутка?

– Конечно. Розелина, которая вас встретила, всегда что-нибудь рассказывает мне о внешности моих посетителей. Это у нас с ней такая игра. Сегодня она сказала: «Его плащ изношен вконец».

– А-а-а… Да, действительно. Вы меня слегка напугали, но вообще шутка удалась.

– Значит, вы друг Жан-Пьера?

– Да.

– Как он поживает?

– Мне грустно сообщать вам это, но… он умер много лет назад.

Марина молчала. Казалось, ей никогда и в голову не приходило, что это возможно. Она помнила Гурвека молодым, не старше тридцати; таким он навсегда и остался в ее памяти; ей трудно было представить, что он мог состариться и, хуже того, умереть.

– Почему вы решили меня навестить? – спросила наконец Марина.

– Я не хотел бы вас беспокоить, мадам, но мне необходимо восстановить некоторые моменты его жизни.

– Зачем?

– В свое время он создал весьма необычную библиотеку, и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов о его прошлом.

– Но вы же назвались его другом.

– И все же…

– Ладно, но имейте в виду, что он был неразговорчив. Помнится, мы большей частью молчали. Так что же именно вы хотели узнать?

– Мадам, вы прожили рядом с ним всего несколько недель, а потом вернулись в Париж. Однако вы ведь были женаты. В Крозоне никто не знает причин вашего внезапного отъезда.

– Нет, никто… Представляю себе, как они там судачили. Меня ничуть не удивляет, что Жан-Пьер никому ничего не рассказал. Ах, как давно все это было… Ну что ж, теперь я могу вам признаться: мы никогда не были настоящей супружеской парой.

– Не были… настоящей парой? Не понимаю. Я слышал, что вы писали друг другу любовные письма.

– Ну, это была версия для посторонних. На самом деле Жан-Пьер не написал мне ни строчки.

– …

Руш, который нафантазировал себе пламенные послания двух влюбленных, надеялся, что они станут доказательствами его гипотезы. Услышанное глубоко огорчило его, хотя это ничего не могло изменить: все остальное слишком уж точно совпадало с его догадками, и он был по-прежнему уверен, что роман написан Гурвеком.

– Значит, ни одного письма? – переспросил он. – А он вообще что-нибудь писал?

– Что вы имеете в виду?

– Ну например, романы?

– Насколько я помню, нет. Зато читать он обожал, что да, то да. Читал непрерывно. Проводил за книгами все вечера, не поднимая головы. И при этом что-то бормотал. Он жил одной только литературой. Я-то любила слушать музыку, но ему требовалась тишина. В этом мы с ним совсем не совпадали.

– Так вы потому и расстались?

– Нет, вовсе нет.

– Тогда почему? И что вы имели в виду, когда сказали, что не были настоящей парой?

– Ну, не знаю, должна ли я рассказывать вам о своей жизни. Мне ведь даже неизвестно, кто вы.

– Я человек, который думает, что ваш муж, после того как вы расстались, написал роман.

– Роман?! Что-то я перестала вас понимать. Вы же меня спрашивали, не писал ли Жан-Пьер, а теперь утверждаете, что он написал роман. Какая-то путаная у вас история.

– Вот именно для того, чтобы ее распутать, мне и нужна ваша помощь!

Руш произнес эти слова со страстной убежденностью, помогавшей ему всякий раз, как он подходил к ключевым моментам своего расследования. А Марина давно уже научилась различать в голосах своих собеседников самые заветные, самые искренние чаяния; она сразу поняла, какая неистовая надежда привела к ней этого посетителя. И решилась рассказать ему то, что знала, а именно историю всей своей жизни.

10

Марина Брюкке родилась в 1929 году в Германии, в Дюссельдорфе. Ей с детства внушали пламенную любовь к родине и канцлеру[59]. В течение всех военных лет она жила как принцесса, словно в прекрасном золотом коконе, окруженная няньками и гувернантками, заменявшими ей родителей, которые не часто бывали дома, предпочитая посещать светские приемы, путешествовать, наслаждаться жизнью. При каждой встрече с ними Марина была на верху блаженства; она играла с матерью, выслушивала наставления отца, который учил ее достойно держаться в обществе. Присутствие родителей было редкой, но оттого еще большей радостью, и в такие вечера Марина ложилась в постель с надеждой, что они придут и поцелуют ее перед сном, чтобы ей слаще спалось. Однако неожиданно все переменилось, теперь отец и мать выглядели встревоженными, при встречах с дочерью не обращали на нее никакого внимания. Стали раздражительными, резкими, растерянными. В 1945 году они решили бежать из Германии – и уехали, бросив шестнадцатилетнюю Марину на произвол судьбы.