– Браво, прекрасный аргумент! Список покупок Пруста… надо же!

– Первое, что пришло мне в голову.

– Ну, в отношении Пика я был уверен, что этим когда-нибудь кончится. Ты и сама это прекрасно знала.

– То, что люди сомневаются, это нормально. Но такое письмо вовсе не свидетельствует о том, что Пик не писал этого романа. У них нет никаких конкретных доказательств.

– Пока нет, – добавил Фредерик с улыбочкой, разозлившей Дельфину. Обычно сдержанная, она сейчас пришла в ярость:

– Что значит «пока»? Неужели ты не понимаешь, что речь идет о моей репутации? Книга имеет сумасшедший успех, все нахваливают мою интуицию, вот и все! На этом – точка!

– Как это – точка?

– Да, точка! История прекрасна именно в таком виде, дополнений не требуется! – крикнула Дельфина, вскочив с места. Фредерик пытался поймать ее руку, но она его оттолкнула, бросилась к двери и выбежала из квартиры.

Звонок Мадлен обострил напряженность, и без того омрачавшую их отношения. Они придерживались разных мнений, но прежде могли, по крайней мере, говорить спокойно; так почему же Дельфина так резко отреагировала сейчас? Фредерик выбежал следом за ней на улицу, стал искать ее взглядом и с удивлением обнаружил, что она уже далеко. А ведь ему казалось, что он промедлил всего две-три секунды перед тем, как решился ее догнать. Видимо, он все больше терял ощущение времени: между тем, что творилось у него в голове, и реальностью образовался солидный зазор. Бывало, он теперь раздумывал над какой-нибудь фразой, а потом вдруг обнаруживал, что этот «творческий поиск» затянулся на целых два часа. Его внутренние часы явно давали сбой, и это состояние усугублялось по мере того, как работа над романом близилась к концу. Она была такой долгой и трудной, что на последних главах у него буквально плавились мозги. «Человек, сказавший правду» скоро должен был появиться на свет.

Фредерик догнал Дельфину и прямо посреди улицы, на виду у прохожих, схватил ее за плечо.

– Отстань! – крикнула она.

– Нет, пошли домой. Это черт знает что такое! Неужели нельзя поговорить без скандала?!

– Я наизусть знаю все, что ты скажешь, и заранее не согласна.

– Господи, да что случилось, я тебя никогда не видел в таком состоянии.

– …

– Дельфина, ну ответь же!

– …

– Ты полюбила кого-то другого?

– Нет.

– Тогда что с тобой?

– Я беременна.

1

Поговорив с Дельфиной, Мадлен предъявила Рушу издательский договор. Она действительно получала десять процентов с продаж книги, что выражалось в довольно солидных суммах. Значит, издатель был уверен, что Пик является автором романа. В дальнейшем разговоре Мадлен и Жозефина признались, что дали себя соблазнить этой сомнительной гипотезой. И сами начали верить в нее, хотя в глубине души всегда считали эту историю маловероятной.

– Но тогда кто же написал эту книгу, если не отец? – спросила Жозефина.

– Да есть у меня одна мыслишка, – проронил журналист.

– Ну так говорите же! – торопила его Мадлен.

– Ладно, я вам скажу, что́ я об этом думаю, но сначала, будьте добры, налейте мне еще чашечку вашего превосходного карамельного чая.

– …

2

Когда все заговорили о феномене Пика, многие журналисты стали интересоваться судьбой его книги: как случилось, что ее отвергли издатели? Начали выяснять, кто же мог отказаться печатать «Последние часы любовного романа». Особо ретивые надеялись отыскать издательскую рецензию, которая обосновала отказ в публикации. Разумеется, можно было допустить, что бретонский ресторатор вообще никому не посылал свой роман. Просто писал себе и писал, скрываясь от всех, до тех пор, пока, волей случая, библиотека отвергнутых книг не появилась именно в его городе, в двух шагах от него. И тогда решил пристроить там свою рукопись. Все превозносили благородство человека, который не искал славы, и этот вариант был вполне возможен. Но все-таки следовало проверить, не посылал ли он свой роман в какие-нибудь издательства. Результат был нулевой: никаких следов.

По правде говоря, большинство издательств не хранили в архивах записи об отвергнутых книгах; исключением стал знаменитый «Жюйяр», опубликовавший «Здравствуй, грусть!» Франсуазы Саган. В его подвальном помещении пылился список всех книг, полученных за пятьдесят с лишним лет, – десятки тетрадей с колонками названий и фамилий авторов. Многие газеты послали своих стажеров изучить этот невероятный перечень всех, кто получил отказ. Но никакого упоминания о Пике они не обнаружили. А вот Руш, ведомый своей интуицией, стал искать другое имя – Гурвек. Чем черт не шутит: вдруг он сам когда-нибудь написал книгу, которую никто не принял? Энергия, с которой он воплотил в жизнь свой проект библиотеки отвергнутых рукописей, вполне могла быть реакцией на полученный отказ. Руш проверил эту гипотезу – и был вознагражден за свое упорство: в 1962, 1974 и 1976 годах – три раза! – Гурвек пытался опубликовать роман, который разослал в несколько издательств, в том числе и в «Жюйяр». Все они ему отказали. Эти неудачи наверняка стали для него тяжелым ударом, больше он уже не пытался напечататься, – во всяком случае, Руш не нашел свидетельства таких попыток.

Обнаружив следы романа, отвергнутого издательством «Жюйяр», Руш начал выяснять, что же Гурвек оставил после себя. И выяснил, что ровно ничего – ни детей, ни имущества. Теперь уже никому не дано было узнать, что он занимался писательством. Вполне вероятно, что он уничтожил все свои рукописи – все, кроме одной. Именно так думал Руш. Создавая эту библиотеку, Гурвек решил и сам проникнуть на ее полки, поставив туда свое произведение, но, разумеется, он даже мысли не допускал, что подпишет его своим именем. И поэтому выбрал в качестве заместителя самого что ни на есть бесцветного, незначительного человека в городе – Анри Пика. Это был чисто символический выбор: с помощью тени материализовать свой текст. По крайней мере, именно так думал Руш.

Гурвек был известен тем, что раздаривал книги всем подряд; вполне возможно, что в один прекрасный день он всучил «Евгения Онегина» Анри Пику. Хозяин пиццерии, не привыкший к таким знакам внимания, был растроган этим подарком и хранил книгу всю свою жизнь. Читать он не любил, поэтому роман Пушкина не раскрыл ни разу, иначе заметил бы, что в нем подчеркнуты некоторые строки:

Эти строки вполне могли подразумевать и расставание с мечтой о литературном творчестве. Тот, кто пишет книги, наделен трепетным сердцем. А когда надежды разбиты, остается лишь горечь незавершенного труда и, более того, жгучее воспоминание о прошлом.