— Что ж вы мне раньше не сказали, я бы давно ее привел. Нет такого закона, чтобы жена от мужа бегала.

— Так-то оно так, да только мы сами сделали промашку, не обвенчали их.

— A-а, ну тогда ее не вернешь. По закону невенчанная — значит, не жена.

— И чего по дороге не завернули в церковь! — сокрушалась Чужганиха. — И деньги батюшке наперед были уплачены, и бумага нужная была у Чачи в сундуке.

— Мать, где эта бумага? — спросил дед Чужган.

— Я ее в свой сундук убрала.

— Так что, Варлам Яковлевич, нельзя ли как-нибудь… Ведь мы в большие расходы вошли…

— Расходы — это одно, а главное — ославила она нас, проучить девку надо.

Урядник почуял, что тут можно хорошо поживиться. Только он никак не мог придумать, за что бы ухватиться.

— Ты вот что, Осип Кондратьевич, — сказал, немного подумав, Варлам Яковлевич, — приезжай-ка ты завтра ко мне. Есть у меня один человек, любому адвокату нос утрет, уж он-то отыщет лазейку.

На другой день перед обедом Чужган приехал к уряднику. Тот послал его за водкой, а сам пошел за своим «адвокатом».

Дед Чужган принес четверть водки, жена урядника поставила самовар, вскоре вернулся и урядник. Увидав пришедшего с ним «адвоката», старик Чужган упал духом: «адвокатом» оказался какой-то тощий замухрышка-дьячок.

Перехватив взгляд Чужгана, Варлам Яковлевич поспешил его успокоить:

— Осип Кондратьевич, вот этот человек тебе поможет. А то, что он плохо одет, пусть тебя не беспокоит.

Он прежде был знаменитый юрист. Вот эта самая его довела. — И урядник щелкнул по бутылке.

— Варлам Яковлевич, — встрепенулся дьячок, — не нужно об этом! Homo sum: humani nihil а те alienum puto[20]. Но к чему я вам это говорю, разве вы поймете! Лучше налей поскорей одну — выпью, ad majorem dei gloriam[21], как говорят иезуиты.

— Налью, налью. Садись за стол, Осип Кондратьевич, садись сюда. — Урядник налил три стакана. — Ну, будем здоровы!

Дьячок взял стакан, перекрестился:

— Во исцеление души и тела!

Он выпил и улыбнулся:

— Варлам Яковлевич, наш семинарский учитель-латинист говорил так: repetitio est mater studiorum[22]. Налей-ка еще по одной, а там уж можно поговорить и о деле en famille[23], как говорят французы.

Урядник снова наполнил стаканы.

— Ну, Осип Кондратьевич, теперь рассказывай все по порядку: что и как было, и чего ты хочешь.

Дед Чужган рассказал все, как-есть.

Дьячок долго думал, потом покачал головой;

— Тут, брат, per fas et nefas[24] — ни правдой, ни неправдой ничего не поделаешь.

— А ты, Аполлинарий Федулович, пошевели мозгами получше, может, и найдешь какой-нибудь способ, — сказал урядник и снова наполнил стаканы.

Дьячок выпил и снова задумался. Он долго сидел, склонившись над столом, потом воскликнул:

— Эврика! Нашел! Только это стоит денег.

— За деньгами дело не станет, — сказал Чужган. — Заплатим сколько надо, лишь бы дело выгорело.

— Выгорит! Сейчас дашь в задаток десять рублей, когда все будет сделано, еще две десятки.

Чужган выложил десять рублей.

— Теперь давай метрику твоей снохи, а завтра привезешь метрику сына. Если ваш поп спросит, зачем нужна метрика, скажи, что хочешь подучить сыну паспорт. Только не говори, что это я велел. Завтра же приезжай, все будет сделано. Ну, Варлам Яковлевич, наливай…

Голова у пьяницы-дьячка была и впрямь золотая, Все было сделано им очень просто. Он взял чистый бланк, вписал в него, что Чачи и Макар такого-то числа обвенчались при таких-то свидетелях. Из церковной книги он выдрал лист с записями за это число: все равно до нового года никто не будет эту книгу проверять, а потом поди узнай, кто выдрал лист, когда в церкви три попа, три дьячка и дьякон, да угадай, что там было написано!

Эту метрику дьячок вместе с другими бумагами понес на подпись к попу. Поп всегда ленился читать бумаги, а тут у него как раз случились гости. Поэтому он, не читая, расписался на метрике и приложил печать.

Так обвенчали Чачи с Макаром.

Теперь-то Варлам Яковлевич мог действовать! Теперь закон оказался на его стороне!

Как раз в то время, когда пришла бумага от Тагановского, в Аркамбале снова начались большие волнения, они перекинулись и на Курыктюры.

Япар оказался в чести. Земский начальник со становым приставом повсюду возили его с собой. Он выступил как главный свидетель. По его- доносу посадили человек десять. Дом с решетками на окнах, стоявший во дворе волостного правления, был переполнен. У аркамбальского урядника, допрашивавшего мужиков, распухли кулаки.

Через неделю двух мужиков — одного из Курыктюра и одного из Мюшылтюра — отправили в Царевококшайск. Остальных, как их ни били, как ни стращали, пришлось отпустить по домам. Так что они отделались легко: только отведали урядничьего кулака да покормили клопов в холодной.

Яшай Никифоров тоже просидел трое суток.

После того, как двух мужиков отправили в Царево-кокщайск, все успокоилось.

Между тем полевые работы-не ждали. Рожь начала ссылаться.

Яшаиха позвала Чачи помочь им с отцом на жатве. Григорию Петровичу не хотелось, чтобы Чачи ходила на полосу. Он предложил денег, чтобы нанять работника, но Чачи отказалась.

— До сих пор мы никогда не нанимали, — сказала Яшаиха. — Если теперь нанять, люди станут смеяться. Да и Чачи не привыкать работать. Лучше купи ей что-нибудь на эти деньги.

Григорий Петрович не настаивал.

Земский начальник со становым теперь взялись за учителя с другого бока: они начали расспрашивать его как свидетеля. Но Григорий Петрович разгадал их нехитрый маневр, им от него ничего не удалось добиться.

После одного из допросов, когда Григорий Петрович собрался уходить, становой сказал:

— Смотрите, Григорий Петрович, вы играете с огнем.

И учитель понял — это последнее предупреждение.

…Дойдя до межи, Яшай сказал:

— На другую полосу идти далеко, да и обед скоро. Давайте прежде чайку попьем, а потом уж пойдем дожинать. Ты, мать, ступай домой, приготовь чего-нибудь поесть. Мы с Чачи пока приберем снопы. В копны класть не будем, рожь больно сухая.

— Может, и снопы лучше не трогать, — проговорила Яшаиха, — осыплются ведь, как носить будете.

— И то правда, — согласился Яшай. — Ладно, пусть полежат до утра, ночью их росой смочит. Завтра придем пораньше и все сделаем.

Все четверо пошли в деревню.

Уже в деревне возле самого двора им повстречался Япар. Он пристальным взглядом осмотрел Чачи, но она этого взгляда не заметила.

Чачи осталась обедать с родными, так как Григорий Петрович с утра собирался на рыбалку и, наверное, еще не возвратился.

Только все уселись