— Мой вар пьёт, моей снедью давится и меня же хает, — покачал головой Антип, немного поостыв. — Ладно. Трое с тобой! Как ушлёпком станешь, из тебя быстро эту дурь выбьют, — и, повернувшись ко мне, ласково добавил: — Ну вот, совсем сомлел. Оно и к лучшему. Ни тебе криков, ни сутолоки бестолковой. Сейчас в подвальчик спустимся и почивать! — и потрепал меня по щеке, сволочь.

В отчаянии, я рванулся, в тщетной надежде прорваться к двери. Вернее, попробовал рвануться. На самом деле, сил хватило лишь на то, чтобы чуть приподняться из–за стола и тут же, тяжело дыша, опуститься обратно.

Гонда! Гад! Явно что–то в вар подсыпал! И когда успел только! Вместе же пили!

— Иуда! — из последних сил повернувшись к бывшему другу, процедил я. Слова давались с трудом. Люди и вещи, сорвавшись со своих мест, закрутились вокруг в бешеном хороводе. — Что же ты делаешь!

И наступила тьма.

* * *

Резкий холод, стремительно растекаясь по лицу, заставил очнуться, вырвав из пучины беспамятства. Я шумно вздохнул, закашлявшись и машинально поднёс руки к лицу, стирая с него остатки воды.

— Ну что? Очухался? Вот и хорошо. А то мне недосуг ждать. Рассвет скоро. В дорогу сбираться пора.

Спокойный, я бы даже сказал доброжелательный голос Гонды, привёл меня окончательно в чувство. Я ещё раз тщательно протёр глаза и огляделся. Собственно говоря, смотреть то особенно было не на что. Точно в таком же подполье, я уже сидел недавно вместе с двумя магами. Разве только, что светоча не было. И всё тонуло в полумраке, едва рассеиваемым тусклым светом сумеречницы. Думается, такие домишки со специальным помещением для особо дорогих гостей в каждой деревушке найти можно. А вдруг пригодятся? Гостеприимный здесь народ, даже душевный, я бы сказал. Гонда между тем прижимая кружку к груди, с интересом рассматривал меня, отступив на пару шагов назад. Его лицо почти неразличимое в этом полумраке выглядело зловещим, не обещая мне ничего хорошего.

— И чего ты пришёл? На дело своих рук полюбоваться? — начала волной подниматься ненависть. — Ну, так любуйся, иуда! Предатель паршивый! А я, идиот, тебе как самому себе доверял!

— И зря, — Гонда был само спокойствие. — Я же тебе, дурачку, объяснял, что здесь никому верить нельзя. Да видно без толку всё. Так блаженным и сдохнешь. А зачем пришёл? — он сделал вид, что задумался, словно и сам не знал ответа на заданный вопрос и затем, сокрушённо всплескнув руками, признался: — Так попрощаться пришёл. Привык я к тебе за эти дни, как не странно. Не поверишь, даже немного жалко тебя стало. Непривычно даже как–то.

— Ничего. Не переживай. Это только в первый раз предавать непривычно. Потом всё как по маслу пойдёт.

— Да что ты заладил: предатель, предатель! — Гонда, не спеша, прошествовал к кадке с водой и положил рядом с ней кружку. — Ты мне что, родич что ли, чтоб тебя предавать? Я тебя меньше седмицы знаю. И ты мне никто! Вижу, к нам дурак прибился с мозгами набекрень, а у меня уговор уже с дядькой Антипом был. Он когда мне стигму надевали, к нам через реку переправился. Вот и сговорились. Я ему на обратном пути, если получится, одного из своих подорожников на руки сдаю, а мне за это весь год учебы из деревни гостинцы идти будут. Чай город то рядом. Три дня пути всего осталось.

— Так ты что, поэтому меня и спасал? — догадался я. — Чтобы, значит, товар в целости довезти?

— А то, — хохотнул Гонда. — Ох, и доставил ты мне мороки. Одно хорошо. Доверять мне начал и сюда сам без звука со мной пошёл. Так что оно того стоило. А то бают, что в школе мажеской ученики от голода пухнут. А мне это не грозит, теперича. Правда с Марком и Лузгой придётся, немного поделиться. Чтоб Лишний забрал этого Силантия, с его доносом! Ну да ладно. Мне и так неплохо будет!

— Так вот почему они помогли тогда! — меня начало трясти от возмущения и злобы.

— А ты что думал, по доброте душевной? И тогда, и опосля, они за прибыток расстарались. За долю небольшую. Тем паче, что и риску почти никакого не было. Вот из подполья тебя помочь вынуть, они уже отказались. Пришлось мне одному рисковать. Очень уж барыш терять неохота было.

— Сука ты!

Бешенство внезапно накрыло меня с головой, бросив тело в сторону негодяя. Я уже с упоением протягивал руки к его горлу, предвкушая, как буду рвать гада на части, как резкий рывок за ногу бросил меня вниз, впечатав в каменный пол. Я с чувством выругался, сплёвывая кровавую слюну. Вот ведь! Если бы руки вовремя вперёд выкинуть не успел, сейчас бы всё лицо всмятку было. И так неплохо приложился!

— Ну, кто же так дёргается то, а?! — с деланным сочувствием запричитал Гонда. — Цепь то тебе на ноге, я дядьку Антипа укоротить попросил. Тут спокойно надо себя вести. Без суеты. А ты? Эх! Иди, умойся вон. Только в кадку кровушку не напускай. Тебе её ещё три дня пить, пока стигма не побелеет. Новую навряд ли принесут.

Я с трудом поднялся, зажимая руками лицо. Боль постепенно усиливалась, заполняя собой всё вокруг и мешая здраво мыслить.

— Я поучить тебя малёха хотел, на дорожку, — задумчиво признался между тем Гонда. — За все хлопоты мои, значитса, поквитаться. Ну да Трое с тобой. Старики бают, убогих обижать грешно. Прощай. Боле думаю не свидимся.

Раздался скрип ступенек, хлопнул люк и подполье погрузилось в полный мрак. Не менее мрачно было у меня на душе. Такую смесь обиды, горького разочарования и отчаяния, я ещё никогда не испытывал. Всё было кончено. А ведь я уже было начал, как–то вживаться в этот мир. Появилась цель — стать магом, друг, который не только спину прикроет, но и в любой беде не бросит, надежда — маги разные бывают. Может мне адептом земли быть суждено? В общем, будущее перестало казаться таким уж безнадёжным и беспросветным. И вот, всё это рухнуло в одночасье. Меня уже не страшило предстоящее наказание и скорая смерть в развалинах таинственного проклятого города. Я и сам не хотел жить в этом мире, целиком состоявшем изо лжи, ненависти и предательства. Смерть, я призываю тебя! Ты более милосердна, чем эти люди!

Сколько я так просидел, я не знаю. Время встало, испуганной волной обтекая меня. Вот и скрип петель, прошёл как бы мимо сознания, не оставив в душе отклика. Вокруг чуть посветлело.

— Ишь ты, застыл, — хмыкнули неодобрительно. — Вставай, давай. Я тебе жрать принёс, — мужик потоптался на месте и, не дождавшись ответной реакции, зло буркнул: — Ну и Лишний с тобой. Проголодаешься — пожрёшь!

Что–то ударилось о мою руку и откатилось в сторону. Вновь, уже ставший привычным скрип, темнота и всё стихло.

Я убрал от лица свои руки и долго тупо всматривался во мрак, чувствуя, как гигантской волной накатывает слепая ненависть. Ненависть ни к этому мужлану, бросившему мне кусок зачерствевшего хлеба как последней собаке, ни к Антипу, решившему решить проблемы деревни за мой счёт и, даже, ни к Гонде, буквально нахаркавшему мне в душу, а ко всему этому бездушному миру густо замешанному на крови и обмане.

— Думаете всё?! Сломался я?! Прожевали и выплюнули?! — я буквально выплёвывал окровавленным ртом слова в темноту. — А вот хрен вам! Вы ещё все у меня медленное танго станцуете вместе с этими Троими и грёбаным Лишним! Я назло вам всем выживу! И ещё на ваших могилках попрыгаю! Сволочи!