Блюстоун говорил быстро, будто захлебываясь. Его огромные щеки покрылись румянцем, а одна рука сжалась в кулак размером с бейсбольную перчатку.

– Уважайте старших, но уважайте и младших, – сказала его собеседница.

Малкольм удивленно посмотрел на нее. А потом расхохотался, ударив кулаком по столу.

– Блестяще, Грейс! Можно позаимствовать у тебя эту фразу, чтобы я тоже мог блеснуть?

– Конечно.

– Ты абсолютно права. Мы должны ко всем людям относиться так, как будто они умны и заслуживают уважения. Даже к младенцам. Был такой психолог… знаменитый, его звали Уильям Джемс, он жил давно… Его уважали и к его мнению прислушивались. Он считал, что маленькие дети живут в «большой, цветущей, жужжащей путанице». Как будто они насекомые, как будто их чувства, мысли или действия не подчиняются никакой закономерности. Во времена Уильяма Джемса это звучало вполне логично. Знаешь, почему?

– Люди не понимали.

– Совершенно верно, Грейс, а причина их непонимания заключалась в том, что они не представляли, как измерить, что чувствует или думает маленький ребенок. Потом психологи поумнели, придумали тесты – и бац! – Мужчина щелкнул пальцами. – Дети поумнели. И эта тенденция продолжается, Грейс. Именно это делает психологию интересной – по крайней мере, для меня. Мы все время узнаем что-то новое. Не только о человеческих существах, но также о высших животных – китах, дельфинах, обезьянах и даже птицах… Выясняется, например, что воро́ны очень умные. Чем лучше мы учимся их понимать, тем умнее они становятся. Так что, возможно, скоро мы всех будем считать умными.

Блюстоун всегда любил поговорить, но даже для него это была длинная речь.

– Возможно, – сказала Грейс.

Малкольм скрестил ноги, толстые, как стволы деревьев.

– Вероятно, я занудствую. В общем, вот почему я не рассказывал Софи о тебе. Именно потому, что ты важна для меня.

У его подопечной опять схватило живот. Как тогда, когда профессор Мюллер назвала ее красивой. Она прикрыла рот ладошкой, боясь сказать какую-нибудь глупость.

– Вот новый журнал. Возможно, он тебя заинтересует. – Ее собеседник извлек из портфеля объемистый том в оранжевой бумажной обложке, на которой не было картинок – только слова. В верхней части значилось название: «Журнал консультативной и клинической психологии».

– Спасибо, – сказала девочка.

Психолог рассмеялся.

– Не спеши благодарить, Грейс. Может, тебе не понравится. Это не «Психология сегодня», которая предназначена для людей, серьезно не занимавшихся наукой. Он для настоящих психологов и, честно говоря, довольно сложен для понимания. Я сам не всегда все понимаю. Может, тебе станет скучно.

Блейдс перевернула несколько страниц. Много слов, мелкие буквы, диаграмма внизу…

Малкольм достал новый тест с картинками.

– Ладно. Давай займемся делом. И спасибо, что помогаешь мне.

– С чем?

– С тестами.

– Мне не трудно.

– Знаю, Грейс. Для тебя тесты – разминка для ума. Но ты все равно мне помогла. Я лучше понял чрезвычайно одаренных детей, узнал от них то, чего не знал до встречи с тобой.

Девочка снова не нашлась, что ответить.

Ее собеседник провел пальцем под высоким горлом своего свитера.

– Жарко здесь… Понимаешь, Грейс, ты уникальна, но в то же время можешь многое рассказать о том, как очень умные дети справляются с вызовами.

Слово «вызов» было словно раскаленное клеймо в одном из вестернов Стива Стейджа – боль в животе Блейдс вспыхнула огнем. Она убрала ладонь от рта, но с ее губ все равно слетело что-то немыслимое:

– Вы меня жалеете.

А еще хуже этих слов была злость, проступавшая в ее голосе. Словно это говорила не она, а другая, плохая девочка, какой-то демон.

Малкольм поднял руки, как будто не знал, что с ними делать.

Как будто защищался от удара.

Девочка заплакала.

– Простите, профессор Блюстоун.

– За что?

– За мои слова.

– Грейс, ты можешь говорить все, что хочешь.

Мужчина протянул ей салфетку. Блейдс схватила ее и вытерла глаза, злясь на себя за то, что вела себя, как капризный ребенок.

Теперь все изменится.

Слезы опять потекли у нее из глаз, и она резко смахнула их.

Малкольм подождал немного, прежде чем заговорить снова.

– Мне кажется, я понял, почему ты расстроилась. Не хочешь, чтобы я или кто-то еще считали тебя беззащитной. Я прав, Грейс?

Девочка шмыгнула носом и промокнула слезы. А затем кивнула.

– Я не считаю тебя беззащитной, Грейс. Как раз наоборот. Ты стойкая, – заверил ее психолог. – Так что прости, если я не сумел тебе это объяснить.

Он подождал еще немного. Блейдс молчала, крепко сжимая салфетку в руке.

– Первый раз я приехал сюда по просьбе Рамоны, – продолжал ее собеседник. – Она сказала, что ты умная и что она беспокоится, что стандартная учебная программа не принесет тебе пользы. Она также рассказала мне о тебе. Я сам попросил ее – я всегда так делаю, чтобы ничего не упустить. Чем больше я узнавал о тебе, тем лучше понимал, какая ты развитая. Не буду обманывать – я не думал, что ты не сталкивалась с вызовами. Мы все с ними сталкиваемся. Но жалеть тебя? Никогда.

Грейс опустила голову. Ей хотелось, чтобы этот день скорее закончился.

– О, боже! – воскликнул Малкольм. – Я залезаю в дебри… Ладно, дашь мне еще один шанс объяснить?

Молчание.

– Можно? – снова попросил Блюстоун.

Кивок.

– Я привык считать себя милосердным человеком, но жалость – это не мое, потому что жалось унижает людей. Однако… – Профессор покашлял, прочищая горло. – Мне интересны люди, которые умеют справляться с трудностями. Мне интересно, как они осмысливают ситуацию, когда попадают в передрягу. Поскольку я считаю, что психология должна быть более позитивной. Изучать не только слабые, но и сильные стороны человека. Возможно, все дело в Софи, в том, что пережили ее родители. Они прошли через ужасы того, что называют Холокостом. Не помню, есть ли это в учебной программе…

– История, модуль семнадцатый, – сказала Грейс. – Вторая мировая война и ее последствия. Гитлер, Гиммлер, нацисты, штурмовики, Аушвиц, Берген-Бельзен, Треб… линко?

– Треблинка. Родители Софи оказались в лагере, который назывался Бухенвальд. Они остались живы, приехали в Америку, у них родилась Софи, и они прожили замечательную жизнь. Когда я с ними познакомился, то очень удивился, как они умеют радоваться жизни, потому что когда ты учишься на психолога, то узнаешь в основном о людских слабостях, а знакомство с родителями Софи помогло мне понять, что я многое пропустил. Потом они умерли – это никак не связано с Бухенвальдом; просто они состарились, заболели и умерли. И мне еще больше захотелось понять людей, которые умеют хорошо приспосабливаться, адаптироваться. Я называю их чемпионами выживания.