Несколько раз Итао беседовал с другими пленными воинами, а чаще всего с Лехой Лариным, справедливо называя его вторым вождем пришельцев. Но эти беседы быстро зашли в тупик, прекратившись из-за взрывного характера скифского предводителя, которой терпеть не мог учиться и подолгу талдычить прописные истины. Несколько раз он едва не побил своего учителя, — спасла вовремя вмешавшаяся охрана. А Федор, извинившись перед Итао за своего друга — «большого воина с огнем в сердце», — подозревал, что сапотек мог случайно заучить вместо финикийских несколько русских фраз и выражений, брошенных по неосторожности невоздержанным на язык Лехой.

— Ты поосторожнее с нашим ученым, — попросил Федор своего друга после очередного скандала, погашенного с применением силы, — помнешь еще случайно, кто за нас потом заступится перед вождями? Не забудь, что он с нами не забавы ради возится. Может и послать подальше, если ученики… не слишком смышленые попадутся. А смертный приговор нам никто ведь не отменял до конца дней.

Ларин виновато вздохнул.

— Да не смог я сдержаться, — пробормотал он, — до последнего терпел… а потом.

Федор молчал, а Леха продолжал оправдываться:

— Сует мне эти картинки под нос, мычит что-то нараспев, что твой шаман, да еще матерится не по-нашему, когда я его не понимаю. Ну, я и не выдержал… Не мое это, командир.

— Да, ученье — свет, — пробормотал Федор, — но тебе пока лучше действительно в камере посидеть. Учитель целее будет.

— Я и не против, — просиял Ларин, — главное, чтобы он со мной уроки свои тягомотные не продолжал. Что я ему, ученик, что ли… нашел тоже школяра, в самом деле.

— Ладно, — кивнул Федор, — я поговорю с Итао. Постараюсь убедить, чтобы он перестал передавать тебе свою мудрость. И мне почему-то кажется, что он не будет слишком настаивать на продолжении ваших занятий.

К счастью, занятия «по сапотекскому языку» проходили не каждый день. Бывало, что Итао исчезал на несколько дней кряду, а однажды пропал на целую неделю. Были у него, как выяснилось, заботы и кроме налаживания контактов с группой пленных финикийцев, содержавшихся теперь во вполне сносных условиях. И, что самое приятное, без цепей, кандалов и колодок. Итао был уверен, что сбежать из этого дома и города невозможно, а потому не настаивал на усиленных мерах безопасности. Кроме того, он ценил, что вождь «финикитцу» Федор Чака и его люди даже не пытаются бежать, приняв свою судьбу.

На самом деле не проходило и дня, чтобы Леха Ларин или кто-то из воинов не поднимал вопрос о побеге. Но Федор пока медлил, кое-что он уже стал понимать в окружающем его мире сапотеков, но Монте-Альбан пока хранил свои секреты и ответы на интересующие его вопросы Чайка не получил. Он еще не настолько хорошо усвоил язык, чтобы вести долгие беседы на нужные темы. Да и не хотел раньше времени настораживать постепенно проникшегося к нему доверием Итао, который уже пару раз туманно намекал, что скоро устроит ему прогулку с целью закрепления пройденного материала на местности. Поэтому Федор уговорил Ларина и своих людей, у большинства из которых не было такого развлечения, как изучение языка сапотеков, потерпеть до назначенного часа, как бы трудно это ни было. Поэтому главной проблемой финикийцев было сейчас вынужденное безделье. В основном пленники сидели в своей просторной камере, не имея новостей «с воли», придумывая себе всякие занятия, как настоящие зэки. Когда не было занятий с Итао, они гуляли по двору, пристально осматривая стены и возможные пути побега, но таких пока не нашлось.

Окружавшее их заведение действительно смахивало на небольшую тюрьму для избранных с облегченными условиями содержания. Пленники не знали, одни ли они здесь или на соседних этажах томились другие узники. Здесь не попадались на глаза трупы, подвешенные на столбах в назидание остальным, но в остальном атмосфера была очень схожей. Отовсюду на них смотрели неприветливые лица сапотеков, вооруженных до зубов, ни на секунду не давая забыть, что они все же пленники, как бы хорошо к ним ни относились и как бы сносно ни кормили. Все время находясь под прицелом внимательных глаз, финикийцы быстро поняли настроение охранников — пошевели они слишком быстро рукой или ногой и боевой топор мгновенно отрубит им лишние части тела.

Так прошел почти месяц, или даже больше, — Федор стал уже сбиваться со счета. Сидя взаперти, трудно было пересчитывать дни. В камере не было никакого дерева, чтобы делать на нем зарубки, как Робинзон Крузо. А чтобы высекать их на камне, нужны были инструменты. Позабыв о возможной казни, словно замененной на пожизненное заключение, финикийцы понемногу стали впадать в состояние, когда время не имело особого значения.

В один из таких дней, придя на очередное занятие под конвоем, Чайка впервые увидел на столе большую глиняную табличку не с иероглифами и пиктограммами. Рядом с правой рукой одетого по обыкновению в длинный балахон «учителя», который что-то увлеченно царапал на другой табличке отточенным каменным резцом, заменявшим ему карандаш, лежало нечто, очень напоминавшее карту какой-то местности.

Поприветствовав Итао, Федор сел, но не смог оторвать от нее взгляда. На рисунке ясно читались три горные цепи, окружавшие вытянутую долину, в дальнем конце которой был нарисован квадрат, окольцованный змеей. Змея кусала свой хвост. Четвертую сторону долины, рассеченной несколькими линиями, похожими на дороги, замыкала заштрихованная полоса, в которой легко угадывался океан. «Значит, не ошибся, — подумал Федор, сдерживая радостный стук своего сердца, — там действительно большая вода. И река эта течет отсюда мимо гор прямо к ней».

Подняв глаза, Итао быстро перевернул и убрал эту табличку в сторону, прибавив к другим, лежавшим на дальнем краю стола. А затем поприветствовал Федора. Заметил ли он внимательный взгляд Федора или нет, Чайка не понял, а сам Итао не подал вида.

— Сегодня мы не будем учить слова, — заявил Итао, тряхнув своей косой.

— А что мы будем делать? — спросил Чайка.

— Я принес тебе нечто другое, — проговорил сапотек, — это называется…

Он произнес новое сочетание звуков, означавшее, как понял мгновение спустя Федор, карту или план. Итао перевернул небольшую табличку и с гордостью продемонстрировал ее своему ученику, рассчитывая на восхищение. Перед ним лежал расчерченный на многочисленные сектора прямоугольник, в центре которого легко угадывались священные пирамиды Питао-Шоо и других богов местного пантеона, рядом проходила линия воды, помеченная нескольким непонятными значками. Чайка видел в своей жизни и более искусные планы, но этот содержал в себе сейчас самую нужную информацию за все время обучения, и он как мог, изобразил восхищение на своем исхудавшем лице.

Но прежде чем удостоиться привилегии рассмотреть подробно карту города, в котором они жили, Итао неожиданно отложил расчерченную табличку в сторону и заговорил совсем о другом. Он подал сигнал охраннику, и тот внес в «камеру для допросов» — как ее называли все финикийцы, хоть раз побывавшие здесь — длинный изогнутый предмет, завернутый в кожу.